Дом Бернарды Альбы

Адела. И молчок!

Понсия. Там видно будет!

Входят Мартирио, Амелия и Магдалена.

Магдалена (Аделе). Ты видела кружева?

Амелия. Те, что пойдут на простыни к свадьбе Ангустиас, прелесть как хороши.

Адела (Мартирио, которая держит кружева). А эти кому?

Мартирио. Мне. На сорочку.

Адела (с сарказмом). Будет любо-дорого посмотреть.

Мартирио. Лишь бы мне самой нравилось. Мне не надо ни перед кем красоваться.

Понсия. Девушку в сорочке никто и не видит.

Мартирио (глядя на Аделу, с намеком). Всякое бывает! Но я обожаю красивое белье. Будь я богатой, я бы носила белье из голландского полотна. Много ли у меня еще радостей в жизни!

Понсия. Такие кружева очень хороши для детских чепчиков и крестильных покрывалец. Мне-то они были не по карману, а вот Ангустиас, наверно, теперь их накупит наряжать своих маленьких. Как пойдут у нее дети, с утра до вечера будете шить.

Магдалена. Я даже не подумаю взять в руки иголку.

Амелия. И тем более нянчить чужих детей. Охота была, как наши соседки, класть жизнь на сопливую мелюзгу.

Понсия. Этим женщинам лучше, чем вам. У них хоть смеются и плачут.

Мартирио. Ну и нанялась бы к ним.

Понсия. Нет. Уж, видно, такая моя судьба жить в этом монастыре.

Слышится отдаленный звон бубенцов, доносящийся как бы сквозь несколько стен.

Магдалена. Это мужчины возвращаются на работу.

Понсия. Только что пробило три.

Мартирио. В такую жару!

Адела (садясь). Ах, как я завидую тем, кто может выйти в поле!

Магдалена (садясь). Нам это негоже. Всяк сверчок знай свой шесток.

Мартирио (садясь). Что верно, то верно!

Амелия (садясь). Ох!

Понсия. До чего весело в поле об эту пору. Вчера утром прибыли жнецы. Сорок или пятьдесят молодцов.

Магдалена. А откуда жнецы в этом году?

Понсия. Издалека. С гор. Огонь-ребята! Веселые как черти! Кричат, камнями швыряются! Вечор в селенье пришла одна девка в платье с блестками, потанцевала под аккордеон, и человек пятнадцать жнецов договорились с ней и увезли ее в оливковую рощу. Я их издали видела. А договаривался за всех один парень с зелеными глазами, крепкий такой, тугой, как хороший сноп.

Амелия. Неужели правда?

Адела. А что же, может быть!

Понсия. Несколько лет назад сюда тоже приходила одна таковская, и я сама дала денег старшему сыну, чтобы он с ней поладил. Мужчинам это нужно.

Адела. Им все прощается.

Амелия. Нет хуже родиться женщиной.

Магдалена. Да, в нашей недоле и глазам нет воли.

Слышится отдаленное пение, которое мало-помалу приближается.

Понсия. Это они. Славные у них песни.

Амелия. Жать идут.

Хор

Уже колосья ждут серпа,
в поля идут жнецы,
и девичьи сердца с собой
уносят удальцы.

Слышатся бубны и дудки. В комнате, где царит полусумрак, пронизанный лучами

солнца, воцаряется молчание: все прислушиваются.

Амелия. И жара им нипочем!

Мартирио. Их прямо огнем палит, когда они жнут.

Адела. Я бы и жать была рада, только бы не сидеть сложа руки. За делом забывается то, что нас гложет.