Дом Бернарды Альбы

Понсия (вставая). Собаки лают.

Служанка. Должно, кто-нибудь прошел мимо калитки.

Входит Адела в белой нижней юбке и облегающей тело безрукавке.

Понсия. Ты еще не легла?

Адела. Пришла напиться. (Берет со стола стакан и пьет.)

Понсия. Я думала, ты спишь.

Адела. Горло пересохло, я и проснулась. А вы что не отдыхаете?

Служанка. Сейчас ляжем.

Адела уходит.

Понсия. Пойдем.

Служанка. Да, не грех и на боковую, слава богу, заработали. Бернарда весь день не дает мне ни минутки отдохнуть.

Понсия. Забери лампу.

Служанка. Собаки прямо ошалели.

Понсия. Спать не дадут.

Выходят. Сцена остается почти в темноте.

Входит Мария Хосефа с овечкой на руках.

Мария Хосефа.

Ягненочек, мой ребеночек,
на взморье лежит наш путь,
там, милый дурашка-мурашка,
я дам тебе кашки и грудь.

Бернарда,
морда леопарда.
Магдалена,
морда гиены.
Ягненочек мой!
Ме-э-э, ме-э-э.
В Вифлеем идем, в Вифлеем.

Спать нам с тобою не хочется,
нас не тронет ни птица, ни зверь,
и сама перед нами откроется
коралловой хижины дверь.

Бернарда,
морда леопарда,
Магдалена,
морда гиены.
Ягненочек мой!
Ме-э-э, ме-э-э.
В Вифлеем идем, в Вифлеем.

(Уходит с пением.)

Крадучись входит Адела, оглядывается по сторонам и выскальзывает в дверь, которая выходит на скотный двор. Через другую дверь входит Мартирио и настороженно останавливается на середине сцены. Она тоже в нижней юбке и кутается в короткую черную накидку. С противоположной стороны входит Мария Xосефа.

Мартирио. Бабушка, куда вы?

Мария Xосефа. Ты откроешь мне калитку? Кто ты?

Мартирио. Как вы очутились здесь?

Мария Xосефа. Я сбежала. А кто ты?

Мартирио. Идите спать.

Мария Xосефа. Ты Мартирио, теперь я вижу. Mapтирио, морда Мартирио. А когда у тебя будет ребенок? Я завела вот этого.

Мартирио. Где вы взяли эту овцу?

Мария Xосефа. Сама знаю, что это овца. Но почему бы овце не быть ребенком? Лучше овца, чем ничего. Бернарда, морда леопарда. Магдалена, морда гиены.

Мартирио. Не кричите.

Мария Xосефа. Правда. Кругом так темно. Ты думаешь, раз у меня белые волосы, я не могу иметь детей, а У меня вот есть дети, много-много. У этого ребенка будут белые волосы, и у него будет свой ребенок, а у того свой, и у всех волосы будут белые как снег, и мы будем как волны – одна, другая, третья. А потом мы все сядем, и наши белые волосы смешаются, и мы сделаемся пеной. Почему здесь нет пены? Здесь одни только траурные накидки.

Мартирио. Молчите, молчите.

Мария Хосефа. Когда у моей соседки рождался ребенок, я приносила ей шоколад, а потом она мне приносила, и так всегда-всегда. У тебя тоже будут белые волосы, но к тебе не придут соседки. Мне надо идти, но я боюсь собак. Ты проводишь меня? Я люблю чистое поле. Люблю и дома, но дома, где не запираются от людей, где женщины баюкают своих маленьких, а мужчины прохлаждаются у ворот. Пепе – великан. Вы все его любите. Но он вас сожрет, потому что вы пшеничные зерна. Нет, не зерна. Вы лягушки безъязыкие!

Мартирио. Полно. Идите спать. (Подталкивает ее.)

Мария Хосефа. Ладно, но потом ты мне откроешь, правда?

Мартирио. Обязательно.

Мария Хосефа (плача).

Ягненочек, мой ребеночек,
на взморье лежит наш путь,
там, милый дурашка-мурашка,
я дам тебе кашки и грудь.

Мартирио закрывает дверь за Марией Хосефой и направляется к двери, которая выходит на скотный двор, останавливается и, поколебавшись, делает еще два шага.

Мартирио (тихо). Адела.

Пауза.