Глава двадцать вторая
Глайдер оказался громадным диском с полупрозрачной верхней частью. Вся техника Ракшаса использовала активную обшивку с возможностью гашения отражённых лучей, поэтому корабль мог в любой момент стать невидим.
Дракон расположился в глубоком кресле весьма странной формы. Рядом было на скорую руку смонтировано сидение для грифона, Кондору же пришлось довольствоваться большой подушкой.
Файт недоверчиво разглядывал могучую машину. Ему приходилось прилагать силу, чтобы удержать себя от нажимания на все кнопки подряд.
— Откуда у тебя столько техники, Ракшас?… — не выдержал он наконец. Дракон усмехнулся.
— Я не теряю время зря, птичка. На соседней планете у меня есть целый промышленный комплекс. Я в состоянии производить даже звездолёты…
Ракшас помолчал.
— Не имеющие зондер-агрегатов. — с неохотой докончил он. Грифон встрепенулся.
— Я читал о зондермашинах!
— Тогда ты должен помнить, что для наведения зондер-канала нужен приёмник на финише. — мрачно заметил дракон. — У меня нет приёмника.
Кондор задумчиво огладил голову — новая привычка.
— Может, кто-нибудь объяснит дикарю, о чём речь?
Файт вздохнул.
— Ракшас не может летать к звёздам. — сказал он невесело. Дракон покачал головой.
— Могу. Но не быстрее света. Каждая моя экспедиция занимает десятки лет, а последний раз я улетел более чем на шесть веков — общество было стабильно и нерушимо, бессмертные колдуны хранили безопасность моих сыновей, тучан-мака надёжно защищали Утукмац от дикарей с островов.
Ракшас усмехнулся потрясённому Файтеру.
— Да, я не только тебя наградил бессмертием, птичка. Мои технологии позволяют изменять многие параметры организма.
Повисло тягостное молчание.
— Ты очень многое берёшь, судя и награждая вечной жизнью. — произнёс наконец Файт. Дракон фыркнул.
— Тегом — мой мир, Файтер. Я здесь бог. Я могу карать и миловать кого угодно, я создал эту цивилизацию.
— Богов нет и быть не может.
— Разумеется. — Ракшас откинулся в кресле и повернулся к собеседнику. — Но скажи, почему я не имею прав награждать своих друзей и карать своих врагов?
Грифон запнулся.
— Потому что, имея секрет бессмертия — ты должен был подарить его всем!
— Я здесь единственный дракон. — спокойно заметил Ракшас. — К тому же, я бессмертен от природы.
— А люди? Грифоны? Тучан-мака, наконец?!
— Я никогда не дам бессмертия людям. — сухо ответил дракон. — Асцтавок живут десятки веков, и отказались от него сами. А грифоны слишком одичали, их надо вначале подтянуть на более высокий уровень.
От возмущения Файт тяжело дышал, распушистив все перья. Ракшас опередил его гневную речь:
— Первое. — начал он. — Ты сам знаешь, как сильны предрассудки в среде твоих сородичей. Большинство уже не переучить. Единственная надежда — подрастающее поколение. Правильно поставленное обучение за два-три десятка лет сможет привить молодым грифонам верный взгляд на мир, свободный от наслоений дикой культуры. Если же дать им сейчас бессмертие, все окостенелые стереотипы станут вечны как их носители, и твоя раса просто вымрет.
Файт впускал и выпускал когти.
— Второе. — продолжил дракон. — Сейчас на планете царит неусточивое равновесие. Грифоны, получив бессмертие, за сто лет утроят свою численность и немедленно нападут на людей — мстя за все обиды прошлых поколений. Дар вечной жизни принесёт войну обоим расам Тегома, и скорее всего — смерть одной из них.
Перья грифона поднялись ещё выше.
— И третье. — завершил Ракшас. — Файт, твой отец — бессмертный грифон — согласился со мной по всем пунктам. Игл собирался возглавить нацию грифонов и повести её к светлому будущему, но вопрос о бессмертии даже не стоял. Это аттрибут высочайшей культуры расы, но никак не полудиких племён Тегома.
Дракон пожал сверкающими крыльями.
— Извини, мальчик — но в реальной жизни очень мало места для героизма и альтруизма. В мечтах мы все несём счастье и вечную жизнь своим сородичам, но в реальности это часто оборачивается смертью для всех. Ты весьма умное существо, — Ракшас усмехнулся, — И отлично видишь мою правоту. Так что подумай.
В салоне глайдера повисло тягостное молчание. Машина на невысокой скорости летела к горам.
— А люди? — прервал затянувшуюся паузу Кондор.
— Дать людям бессмертие означает конец миру. — коротко ответил дракон. — А я совсем не хочу умирать.
Упреждая ответ, он поднял крыло:
— Не спорь. Это решение я не изменю никогда. Даже Игл не сумел переубедить меня, а он умеет это делать, поверь. Люди не получат бессмертия. По крайней мере — от меня.
— Кто-то говорил, что свободен от предрассудков… — тихо, гневно заметил юноша.
— Я не враг людям. — кивнул Ракшас. — Меня воспитали как защитника вашей расы, всё это так. Но поверь, мальчик, — горящие глаза дракона повернулись к человеку, — у меня гораздо больше причин нелюбить людей, чем у любого другого. Только разум, и благодарность воспитателям не дают мне ненавидеть ваш вид.
— Но почему?… — после долгого молчания спросил юноша. — Чем же люди так ненавистны драконам? Неужели та проклятая война отравила кровь и тебе, Ракшас?
— Ты пока молод, и ничего не видел на своём веку. — негромко ответил дракон. — А мне двести сорок лет. Я сам, своими глазами видел почти всё, о чём рассказывают ваши Назидания.
Ракшас помолчал.
— Утукмац — эксперимент. — сказал он затем. — Я отказываюсь верить, что в поведении людей действительно виновата кровь. Это антинаучный, националистический бред. Только общество, только воспитание могло превратить львиную долю вашего народа в тех чудовищ, что отравляют своим существованием блеск звёзд.
Кондор вздрогнул.
— Измени ценности, замени комплекс стереотипов — продолжал дракон, — и дети, вырасшие в новом обществе, смогут находить общий язык с иными расами. Потому что я не верю и никогда не поверю, что ксенофобия генетически заложена в человека. Даже если так! Генотип можно изменить. А вот вернуть погибшего нельзя, мальчик.
Ракшас тяжело опустил голову.
— Вернуть погибшего — нельзя. — повторил он с болью.
Могучая машина мчалась к далёким горам. Вокруг неё завывал холодный ветер, со стоном рвался воздух. В салоне царила тишина.
— Ты говорил, тебе двести сорок лет. — наконец разорвал молчание голос Файтера. — Как это возможно?
Дракон ответил не сразу.
— Я всю сознательную жизнь провёл в космосе. — сказал он после паузы. — Я с рождения — дитя
