еще очертания тела с раскинутыми руками. Украшенные серебром высокие башмаки на полу словно ожидали своего испарившегося во время сна хозяина.
На балконе, где утро ткало зыбкие тени, лежал обнаженный человек. Его руки, обхватившие шею, не могли скрыть опоясывавшего ее глубокого пореза. Он свернулся в клубок, безуспешно пытаясь не дать жизни покинуть его тело вместе с вытекшей из раны кровью. Темно-красная лужа растекалась из-под трупа по беломраморным плитам пола.
Прислонившись к перилам, одной ногой в луже крови неподвижно стояла старая женщина. Ее лицо казалось бесчувственным, широко раскрытые глаза смотрели в пустоту. Она не удостоила вошедшего мандарина даже взглядом, и начальник полиции Ки поспешил объяснить ему вполголоса:
— Я попрошу вас не обижаться, господин судья. Графиня Дьем, должно быть, не совсем в себе от пережитого ужаса. О смерти мужа ей сообщил разбудивший ее слуга. По его словам, она не торопясь отправилась в комнату убитого, мельком взглянула на тело, но с тех пор не произнесла ни слова. А поскольку ей почти столько же лет, сколько было ее супругу, понятно, как на нее могло подействовать подобное зрелище.
Мандарин внимательно посмотрел на безучастно стоявшую старую женщину — освещенный со спины призрак, — и ему показалось, что под неподвижностью черт и хрупкостью фигуры он разглядел признаки былой красоты. Она стояла над окоченевшим телом своего мужа, и мандарин спрашивал себя, какую же жизнь прожила она рядом с этим человеком, чьей кровью теперь испачкана ее обувь.
Но его размышления были прерваны раздавшимся на лестнице громким голосом:
— Проведите меня к нему! Да живо, иначе он вас зажарит!
В вестибюле послышались торопливые шаги и шорох платья, приподнимаемого нетерпеливой рукой. В комнату влетел слуга, которому, судя по всему, чья-то нога ловко сообщила ускорение. Мандарин Тан обернулся к двери, которую скрывал теперь человек внушительного роста. Разглядывая его гневное лицо, он отметил чувственный рот и дугообразные брови, нависавшие наподобие веточек мелиссы над тяжелыми веками. Округлые бедра человека очертаниями напоминали колокол. Пришелец остановился прямо перед судьей и смущенно поклонился.
— Господин судья! Я не знал, что вы здесь… Прошу извинить мое столь неучтивое вторжение, но я только что узнал о смерти своего брата, графа Дьема, — произнес он медоточивым голосом.
Мандарин обратил вопрошающий взгляд на начальника полиции, и тот, прокашлявшись, поспешил разъяснить:
— Мандарин Тан, как только было обнаружено тело, мы сообщили об этом скопцу Доброхоту как брату погибшего.
— Какой трагический конец для такого человека! — воскликнул скопец, опускаясь на колени перед телом, но не касаясь его. — Подумать только: прожить такую бурную жизнь и так кончить — спрятав голову под руку, совершенно голым!
Подняв голову, он вдруг заметил вдову, по-прежнему молчаливую и отсутствующую.
— Ах, сестрица, кажется, это испытание так же тяжело для вас, как для меня! Постарайтесь позабыть о печали и давайте разберемся, что же нам остается после ухода графа!
Ученый Динь, который стоял неподалеку, прислонившись к шкафчику, инкрустированному перламутром, не мог не отметить беззастенчивости этого предложения. Казалось, смерть графа вызывает у его брата не больше сожаления, чем у его вдовы. Что же он был за человек, если оставил после себя такое безразличие? Он взглянул на мандарина Тана, по-прежнему не проронившего ни слова, и покачал головой.
Позабыв о тех, кто сгрудился вокруг трупа, мандарин не сводил глаз с существа, появившегося из-за массивной спины скопца. Динь слишком хорошо знал своего друга, чтобы не заметить смятения, вызванного в нем появлением этой хрупкой фигурки с гибким станом и изящной шейкой. Белая, как первый снег, кожа на скулах была чуть тронута пудрой, а неяркий кармин губ навевал мысли о лепестках пиона в дождливый вечер. Гребни в волосах, искусно уложенных в свободный узел, были украшены подвесными жемчужинами, напоминавшими капли росы. Мандарин, столь чувствительный к классической красоте женщин своей страны, был явно покорен, и Динь не сомневался, что эта встреча породит немало страстных стихов, по части которых у его друга был недюжинный талант.
Но тут удивленный молчанием мандарина скопец Доброхот обернулся и, увидев молодую женщину в сером, украшенном хризантемами платье, без обиняков выпалил:
— А, господин судья, это — Стрекоза, моя жена.
Мандарин Тан смущенно заморгал, а Динь улыбнулся про себя.
— Счастлив познакомиться с вами, госпожа Стрекоза. Однако вам вовсе не обязательно присутствовать в этом месте, омраченном жестоким преступлением, — сказал судья, взяв себя в руки.
На что изящное создание ответило голосом легче ветерка:
— Простите мне мою дерзость, господин судья, но мне надо утешить сноху.
С этими словами она подошла к потерянной графине и встала рядом с ней. Старая женщина едва ли заметила это, а в это время подол ее платья окрашивался кровью ее супруга.
— Все это очень хорошо, — снова заговорил скопец Доброхот, — но мне хотелось бы знать, есть ли уже подозреваемый, которого можно будет казнить, не откладывая дела в долгий ящик. Нельзя позволять убийцам разгуливать на свободе и сеять панику в нашем городе.
Мандарин Тан ледяным тоном ответил:
— Чтобы назвать виновного, нам нужны доказательства. Господин Ки, ваши стражники обнаружили следы взлома?
— Нет, господин судья. Как я вам уже докладывал, дверь комнаты была закрыта на замок — пусть даже этот замок больше похож на украшение, чем на средство защиты, — и вы сами видите, на какой высоте находится балкон. Я лично обследовал перила и не обнаружил ни малейшего следа применения каких-либо крючьев.
Пощелкивая фалангами толстых пальцев, скопец Доброхот возобновил попытку.
— Нет, но вы только посмотрите на эту чудовищную рану! Яснее ясного, что для того, чтобы нанести ее, понадобилось подойти вплотную.
— А как убийце удалось улететь отсюда? — пробормотал мандарин Тан, обходя вокруг мертвого тела. — Господин Доброхот, кто-нибудь из знакомых вашего брата мог быть заинтересован в его смерти?
Скопец хмыкнул и потер шею.
— Честно говоря, мандарин Тан, враги у брата были, не без того. Он ведь был гуляка и большой распутник… Его проделки не могли не иметь пагубных последствий: обманутые мужья, поруганные женщины — и не перечесть, сколько их было. При этом надо сказать, что женат он был на женщине благородной и безукоризненной во всех отношениях, — поспешил он прибавить, глядя на графиню.
Погруженная в мрачное молчание графиня, казалось, не слышала разговора, рассеянно вычерчивая на полу узоры испачканной в крови ногой.
— Графиня Дьем достойна самого высокого уважения, за то что, несмотря на все блудни графа, оставалась рядом с ним, — стыдливо опустив глаза, высказала нежным голоском свое мнение госпожа Стрекоза.
— Место женщины — рядом с мужем! — отрезал скопец. — Поскольку убийство это совершено с особой жестокостью, я полагаю, вы пустите в ход все средства, чтобы как можно скорее найти и наказать виновного, не так ли, мандарин Тан? Человек моего положения не потерпит, чтобы его роду было нанесено подобное оскорбление!
И он обратил к судье лицо, на котором жажда справедливого возмездия удивительным образом сочеталась с хитростью.
— Не беспокойтесь, скопец Доброхот, — ответил мандарин. — Человек вашего положения обладает теми же правами, что и простой гражданин. Правосудие обо всем позаботится.
— Шея… Шея графа… Загадка!
Мандарин Тан и ученый Динь вздрогнули от неожиданности. Это заговорила вдова. Прерывающимся голосом она продолжала:
— Камней нет. Исчезли!
