Мандарин, не раскрывая глаз, подавил зевок, а Динь быстро добавил:
— Представь себе, наш скопец позволил вывезти из страны довольно много металлов и разного сырья — золота, серебра, селитры, серы, — да еще немало древесины ценных пород. Наши природные богатства явно пользуются за морем большим спросом.
— Ах вот как? Очень интересно! — воскликнул мандарин. — А поскольку эти вещества нельзя вывозить без разрешения самого императора, то очень возможно, что скопец преступает закон.
— Это подтверждают цифры: грузы отправлялись всегда в разное время и всегда в небольших количествах. Мне понадобилось прошерстить сотни бумаг, чтобы обнаружить этот факт. Господин Доброхот очень старался не привлекать внимания к тому, что он вывозит.
Мандарин Тан сел на своем ложе, одобрительно кивая.
— Молодец, Динь! Отличная работа! С такими данными мы сможем легко поймать нашего приятеля скопца. Надо будет, возможно, еще посмотреть, не замешан ли он тем или иным образом в деле о кораблекрушении — оно ведь тоже касается вывоза грузов. Ну а что относительно ввозимых товаров? Скопец и там проявляет такую же скрытность?
— Скажем так: он выказывает особое предпочтение предметам роскоши. Судя по всему, его заказчики обладают тонким вкусом и толстыми кошельками. Во всяком случае, дорогие ткани и самые разнообразные ароматы ввозились сюда не один раз. Очевидно, у нас имеются большие любители изысканных драгоценностей: я нашел упоминания о перламутровых ожерельях, лазуритовом скипетре, браслете с семью жемчужинами, перстне с белым халцедоном, диадеме с рубинами, — выпалил на одном дыхании Динь запомнившиеся ему названия.
— Отлично! — воскликнул мандарин. — Теперь мы знаем, что через наш порт проходят большие ценности, а не только провизия и ароматы. Интересно узнать, кто заказывал все эти украшения…
— Ну а ты продвинулся как-нибудь в деле о кораблекрушении?
— Трудно сказать. Есть одна странная вещь: рассказывая мне о тех арестантках, госпожа Аконит сказала, что у них была лихорадка, которую они подхватили, когда были в бегах. А вот портовый врач, осматривавший их перед посадкой на судно, утверждает, что видел на их теле какие-то желваки.
— Ну и что из того? Лихорадка, желваки — все равно они были больны.
— Да, но почему она это отрицает?
— Чтобы ее не обвинили в том, что ее подопечные содержатся в грязи, что тюрьма — рассадник вшей, а может, и чумы, — предположил ученый.
— Надо сказать, что это не единственное, чем меня заинтриговала эта молодая женщина. Вспомни, как я следил за Сю-Тунем до нашего с ним отъезда и дошел за ним до самого поселка бродяг. Той ночью я видел, как госпожа Аконит подала ему стакан вина, всыпав в него предварительно какой-то черный порошок. А что, если в этом безобидном факте кроется преступление?
— Ты хочешь сказать, что подозреваешь ее в отравлении Сю-Туня? Но зачем ей это было надо?
— Не знаю, но, возможно, их связывала какая-то тайна, о которой мы ничего не знаем…
Ученый с интересом наклонился вперед.
— Может, что-то плотское?
— Я этого не говорил! — проворчал мандарин.
— В любом случае госпожа Аконит — даоска, а потому должна быть против любого активного действия, в том числе и отравления. Эти паразиты на теле общества никогда не участвуют в политической жизни, проявляя прискорбную пассивность, — произнес ученый, следя за реакцией примерного конфуцианца.
— Все это так, но знай, что госпожа Аконит не входит в число этих прихлебателей. Она утверждает, что принадлежит к последователям Мо-цзы.
Глаза ученого сверкнули, и он присвистнул.
— Надо же как интересно! Это ей идет гораздо больше: я всегда думал, что такой тигрице бездействие должно быть не по нраву. Кроме того, она и по другим статьям отлично вписывается в учение Мо-цзы. Само имя Мо — не настоящее, а означает человека, имеющего позорную татуировку, которую делают некоторым осужденным, навсегда становящимся рабами. А разве наша красавица не присоединилась к бродягам из-за обвинения в убийстве своего господина и повелителя?
— Ладно, ладно, ее вина в смерти мужа никогда не была признана официально, — возразил мандарин. — Хотя твое замечание об имени Мо полнее справедливо, даже если она и сама избрала после суда судьбу добровольной изгнанницы.
— Мо-цзы… — как бы про себя задумчиво повторил ученый. — Странная фигура, мечтатель, защищавший мир с оружием в руках. Он хотел убедить правителей не посылать войска на завоевание маленьких беззащитных стран. Надо было обладать особым мужеством, чтобы выступать с таким предложением в Китае с его вечной страстью к завоеваниям.
Мандарин Тан перебил его, нетерпеливо прищелкнув языком:
— Главное в том, что Мо-цзы противостоял великому Конфуцию, хотя в молодости и был его учеником. Можно ли представить себе подобную неблагодарность?!
Зная, что ему не удастся убедить мандарина Тана в том, что противник Великого Учителя мог быть прав, Динь сменил тему разговора.
— Я должен был бы извиниться перед Сю-Тунем за то, что подозревал его в этой истории, — сказал он с виноватым видом. — Я все прикидывал, какой интерес он мог извлекать из оборота ценностей, и вот теперь он при смерти, и мне так жаль…
— Не печалься, мы его спасем, как только доктор Кабан найдет противоядие той отраве, что его убивает. Хорошо еще, что город, в котором жил тот китайский мандарин, находится у самой границы. Если я не ошибаюсь в расчетах, завтра утром мы будем там.
— Интересно, дорого будет сшить себе у китайцев костюм? — проговорил Динь. — Я слышал, что на юге Китая очень оригинальная мода, в том смысле, что они сочетают классический стиль с некоторыми варварскими тенденциями. Неплохо было бы пошить себе такую куртку, фиолетового шелка с воротником из леопардового меха, со складочками, вроде сиамского саронга, но при этом строгого покроя, как кимоно. Вот было бы шуму на официальных банкетах!
Ученый повернулся к мандарину, чтобы узнать его мнение, но тот, вытянувшись во весь рост, спал крепким сном.
— Нет, вы только поглядите на этих оборванцев! — воскликнул доктор Кабан, презрительно скривив рот, и показал подбородком на группу тащившихся по обочине нищих. — Они выглядят еще более отсталыми, чем наши крестьяне. Подумать только, и у этих китайцев хватило наглости напасть на нас, да еще и поработить!
— Да, годы рабства были тяжелы и унизительны, — согласился мандарин Тан. — Но не будем забывать, что бесчестие было смыто кровью в героических битвах, имена которых навеки вошли в историю.
— Батьданг, Лам Со, — подхватил ученый Динь. — Сестры Чунг,[12] Ли Бон,[13] Нго Кюйен и Ле Лой[14] обрели бессмертие в борьбе против китайских и монгольских завоевателей. Свобода досталась дорогой ценой.
— Да, наш народ был беден и плохо вооружен, однако ему удалось одержать верх над великаном благодаря хитрости и прекрасному знанию местности. Как говорит пословица? «Сильный берет силой, а слабый — хитростью». И пусть эти уроки послужат на пользу будущим поколениям! — сказал врач, гордо вскинув голову.
Так беседовали трое путников, перейдя границу. Пробираясь окольными путями (это стоило ученому Диню всего двух падений с лошади, врач же отделался легким испугом), они избежали встречи с китайскими пограничниками и теперь спокойно смешались с пестрой толпой торговцев и крестьян, направлявшихся в город. По правде говоря, они ничем не отличались бы от представителей местного населения, если бы не язык, которым они пользовались, чтобы свободно делиться своими впечатлениями.
— На самом деле китайцы, даже убрав из нашей страны свои войска, продолжают оказывать
