неумеренного употребления «порошка холодной еды» вы должны были бы сейчас…
— …быть недвижимее скамейки, на которой вы спите, — добродушно закончил за него доктор Кабан. — А вы, оказывается, воскресли, словно саламандра, возрождающаяся из пепла!
— Так, значит, вы все знаете… — прошептал иезуит.
— Конечно! Мандарин Тан заставил нас съездить с ним в Китай для встречи с мумией вашего благодетеля, чтобы доктор Кабан смог определить яд, который вы принимали! — пояснил Динь, которому такое окончание путешествия начинало действовать на нервы.
Сю-Тунь вздохнул и беспомощно развел руками.
— Ну что тут скажешь? Вот уже несколько лет, как я готовлю это снадобье и принимаю его, прекрасно осознавая, чем рискую. Но что вы хотите? Оно открывало мне небеса, расцвеченные огнями таких цветов, которым нет названия, оно уничтожало границы и горизонты, чтобы я мог смотреть на мир с неслыханных высот… Все это стоило смерти в тысячу раз более мучительной, чем та, которую я чуть не познал.
— Так, значит, у вас часто случались такие припадки безумия, побуждавшие вас покончить счеты с жизнью? — поинтересовался ученый.
— Часто, но в последние месяцы приступы становились все сильнее, потому что я был вынужден принимать порошок все реже и реже.
— Почему? — спросил мандарин.
На его вопрос с возмущением в голосе ответил раздувшийся от негодования доктор Кабан:
— А вот это могу объяснить я! Вспомните состав «порошка холодной еды»: среди прочих веществ туда входит кварц. А в наши дни его не так-то легко найти у нас в стране, и все из-за того, что его вывозят за границу. Я прав? — обратился он к иезуиту.
— Абсолютно, — ответил Сю-Тунь. — Той ночью у меня не осталось больше моего снадобья, и это невыносимое ощущение пустоты давило на меня сильнее, чем крышка гроба. Я не имел больше возможности вызывать эти сияющие огни, эти сверкающие вспышки. Мир, которому они принадлежали, был мне недоступен. Вот я и преступил один из главных запретов моей веры…
При упоминании об этом пламенеющем пространстве мандарину Тану вспомнилось его собственное давешнее недомогание.
— А знаете, недавно во сне я побывал в похожем месте… У меня было впечатление, что я лечу где-то, где нет границ, и блеск неисчислимых огней неудержимо влек меня…
— Ты что, тоже решил попробовать какой-то отравы? — недоверчиво спросил Динь. — Вспомни, в каком плачевном состоянии мы застали мандарина Чженя! Два сушеных мандарина — этого я не перенесу!
Его друг метнул в него грозный взгляд.
— Конечно нет! Но я тогда испугался, не отравили ли меня…
— Описание вашего сновидения напоминает мне то, что испытывали мои пациенты, которым случалось вдыхать дым некоторых растений или грибов, способных вызывать галлюцинации, — вмешался доктор Кабан. — Часто к этому прибегают поэты, стремящиеся обрести вдохновение, или художники, которые пишут потом совершенно несуразные картины.
Сю-Тунь, перестав разглаживать измятую сутану, добавил:
— Даосы в своем стремлении слиться со Вселенной также очень любят такие экстатические прогулки. Само понятие полета имеет для них огромное значение.
— Вы намекаете на последователей школы Шанцин, о которых говорили на острове Черепахи? Помнится, они поклоняются разным небесным телам.
— Именно, — ответил Сю-Тунь. — Они не только вдыхают разные дымы, чтобы воспарять в высшие сферы, но и глотают талисманы с изображением этих светил. Они называют это поглощением астральных потоков.
— Любопытно: тянут в рот все, что только можно, — задумчиво заметил Динь.
Глядя на посвежевшего монаха, мандарин Тан задал наконец давно мучивший его вопрос:
— Как же получилось, что три дня назад мы оставили вас при смерти, а сегодня вы встречаете нас совершенно здоровым?
Иезуит помолчал, собирая свои кисточки и чернильные камни, а затем едва слышно произнес:
— Честно говоря, я и сам не знаю. Сегодня днем я проснулся с ужасной головной болью, не понимая, почему в такой час все еще лежу в кровати. Затем понемногу начал вспоминать случившееся и пришел в ужас от того, что натворил в отчаянии. Посмотрел на запястье и с удивлением увидел, что надрез уже начал затягиваться. Потом осмотрел раны на спине — они перестали гноиться. Что же произошло на самом деле — не могу вам сказать.
Он умолк, устремив взгляд в какую-то невидимую точку за пределами комнаты.
— В моей вере такие вещи называются чудом. Но временами в моей памяти возникает образ молодой женщины с длинными кодами, которая дает мне выпить какой-то жидкости янтарного цвета.
— Госпожа Аконит! — вырвалось у мандарина.
— Но я ничего не знаю, — признался монах. — Мне могло и присниться…
— И часто монахам снятся молодые женщины? — с простодушным видом пробормотал Динь, ласково поглаживая свой леопардовый воротник.
Мандарин Тан смущенно признался:
— Вообще-то я подозревал госпожу Аконит в том, что она вас отравила, потому как видел однажды, как она подала вам чашку, в которой размешала какой-то черный порошок.
Иезуит пронзил его взглядом, и между обоими мужчинами повис безмолвный вопрос.
— Да, — признался мандарин, — как-то ночью я следил за вами и дошел до ее жилища, там я это и подсмотрел.
— Так, значит, за мной наблюдали? — усмехнувшись, отозвался Сю-Тунь. — Но вернемся к этому подозрительному питью. В нем не было ничего, кроме подогретого вина, в которое госпожа Аконит подмешала истолченный в порошок корень женьшеня и еще какие-то известные ей травы. Она надеялась, что от этого отвара затянутся мои раны.
Мандарин шагал взад-вперед по узкой комнате, стараясь не натолкнуться то на развалившегося на кровати доктора, то на примостившегося на стуле Диня, и продолжал расспрашивать монаха, чувствуя, что в его отношениях с молодой вдовой кроется что-то очень важное, хотя что именно — он не знал.
— Вы говорили мне, что ваши беседы касались главным образом наук, но не могли бы вы уточнить их содержание? О чем именно вы разговаривали?
Иезуит постарался припомнить все ночи, что он провел в беседах с госпожой Аконит. В ушах его все еще звучал жаркий голос молодой женщины, ее тихий смех, и вдруг ему вспомнился исходивший от нее легкий аромат жимолости.
— Мы говорили о превращении металлов, как я уже рассказывал вам, а еще о движении светил и о том, как каждый из нас представляет себе мироздание. Как и вы, она заинтересовалась Джордано Бруно, его представлением о бесконечности миров, которое решило его судьбу. Она не жалела крепких слов, говоря о тех, кто осуждает других за их стремление познать мир. «В вашей Церкви столько же косности, сколько и в застывшем здании конфуцианства», сказала она. Я только привожу ее слова, — поспешил добавить Сю-Тунь.
Надо было сменить тему.
— А магнетизм? Я уверен, что госпожа Аконит весьма сведуща в этом вопросе, — продолжил расспросы мандарин Тан.
— Несомненно! Воздействие на расстоянии — эта тема очень дорога жителям Востока, которые не перестают изучать приливы и отливы, а также силу притяжения, оказываемую магнитом.
— Когда я наблюдал за вашей встречей, она показывала вам, как китайцы делают компас, не так ли?
Монах энергично закивал:
— Да-да, действительно мы сравнивали восточный и западный методы. Мы, на Западе, трем кусочком железа о магнитный железняк, тогда как вы здесь используете размагничивание и намагничивание посредством накаливания.
Мандарин Тан кивнул, довольный тем, что получил подтверждение своей догадке. Он собрался было
