Письма, несущие смерть

Я признался себе, что боюсь его увидеть. Я представлял его огромным монстром, футов в восемь— десять ростом. Но ведь этого не может быть, не правда ли? Я снова взглянул на аккуратный, можно даже сказать, изящный почерк. Огромные лапы не могли бы держать ручку и писать так изящно.

И все же жуткий образ не рассеялся.

Я снова огляделся. Постучит он или позвонит в дверь? Войдет через дверь или просто… появится?

Может, я все-таки должен был приехать в какой-то другой дом?

Какая разница? Даже если я неправильно его понял, он же Верховный, он всегда сможет меня найти. Я должен просто ждать. Где-то глубокой ночью я заснул на диване под монотонную информационную рекламу.

Письмо прибыло в черном конверте с маркой из ада.

Я не знаю, кто доставил его, кто и как вошел в дом, но утром, когда я проснулся, в центре журнального столика прямо перед моим носом лежало письмо. Я потянулся, взял его. Бумага была грубой на ощупь и необычной, как будто сделана из смеси грязи и звериной шерсти. На конверте не было имени, а если и было, то я не смог его прочитать, но в верхнем правом углу черного прямоугольника наклеена красновато-оранжевая марка с изображением, как мне показалось, горы расчлененных трупов, горящих в какой-то подземной печи. Ни надписей, ни стоимости на марке не было.

Игнорируя отвращение, сочившееся в меня через кончики пальцев, я открыл конверт. Листок, лежавший внутри, я узнал; такой же, как я сделал своими руками много лет назад для поддельной рекомендации Пола Ньюмена. И шрифт был похож, только сверху стояло не имя Пола Ньюмена, а два слова: ТВОЙ БОГ.

А ниже приглашение.

Меня удостоили аудиенции.

4

Адрес, естественно, квартира номер 3 в комплексе Шангри-Ла, а время — завтра в полдень. ТВОЙ БОГ.

Такая самоидентификация меня озадачила. Неужели он действительно думает, что я поклоняюсь ему, как Богу? Может, другие Писатели Писем и боготворят его, но я точно далек от этого. Может, он думает, что он есть Бог. Может, у него мания величия.

А может, он действительно Бог.

Нет. В это я решительно отказывался верить. Если бы я поверил, то потерял бы всякую надежду, а это не входило в мои планы. Я удивился своим метаморфозам. Там я настолько поддался безнадежности и отчаянию, что попытался убить себя. Может даже, и убил; этот момент я помнил смутно. А теперь у меня было боевое настроение, я готов был на все, на любой риск. Я никому не собирался сдаваться.

Через день, как написал Верховный, я должен к нему явиться. Я не знал, архаичные выражения должны были устрашить меня или унизить. Видимо, и то и другое. И пожалуй, именно поэтому я не стал спешить на встречу, хотя соблазн такой испытывал. Я не хотел, чтобы он видел меня, не хотел, чтобы он знал, как я нервничаю, как тревожусь, не хотел показать и намека на слабость. Я должен явиться на встречу как можно более сильным. Я и так безнадежно слабее его, и мне необходимы все доступные преимущества.

Назавтра я должен с ним встретиться; предстать перед ним. Хотя письмо, полученное мною в мотеле, намекало на встречу равных, послание в черном конверте не оставляло сомнений: он оказывает мне редкую честь, позволяя обратиться со своими проблемами. Он делает мне одолжение.

Второе приглашение было гораздо более точным, и я проснулся наутро, содрогаясь от ужаса. До полудня оставалось полно времени и на размышления, и на тревоги, как — я в этом не сомневался — он и рассчитывал. Словно юная девица, собирающаяся на первое свидание, я копался в своей одежде, выбирая, что надеть. Я хотел выглядеть как можно увереннее и независимее, но у меня было всего несколько рубашек и штанов, и все они выглядели одинаково.

Я ходил взад-вперед по дому, репетируя будущую беседу, пытаясь предусмотреть все возможные варианты. Должен ли я выехать заранее на случай пробок? Явится ли он раньше и будет ждать меня? Или он уже там? А что, если я опоздаю? Покарает ли он меня за это?

Я рассматривал наилучший и наихудший сценарии. Я пытался предугадать, что может произойти. Я планировал, как буду защищаться, если он набросится на меня; как я нападу на него, если окажется, что он убил Викки и Эрика, как ускользну, если ситуация выйдет из-под контроля.

И в конце концов я никуда не поехал.

Это не было сознательным решением, но, если я хотел разъярить Верховного, своей цели я добился. К вечеру я был завален письмами. Их не просто доставлял и опускал в почтовый ящик почтальон, хотя и это случалось, но многие письма просто появлялись. Я находил их на полу, и на мебели, в холодильнике, и под подушками, и на подоконниках. Услышав подозрительный шелест в коридорном шкафу, я распахнул дверцы, и на меня из квадратного отверстия в потолке, ведущего на чердак, обрушился целый каскад писем.

Я игнорировал их все.

Я был счастлив тем, что мое отсутствие так разъярило Верховного. Он изрыгал письма сплошным потоком — приятный, хотя и несколько неожиданный эффект. Но, честно говоря, как и с Бриком Хейуардом в начальной школе, я не пришел, так как знал, что буду избит. Я струсил. Просто струсил.

Однако моя случайно выбранная стратегия сработала. Я так и не подрался с Бриком и успешно избежал катастрофической стычки.

Сработает ли и на этот раз?

Я решил разыграть старый сценарий.

Сэр, написал я на следующее утро после того, как, проснувшись, нашел на своей подушке мятые конверты,

Похоже, Вы очень огорчены, но я не в силах понять почему. Я явился в назначенное время в назначенное место, но Вас там не нашел. Не знаю, боялись ли Вы встречи со мной или были слишком заняты, но в любом случае я счел Ваше поведение оскорбительным и недальновидным. Полагаю, Вы хотели продемонстрировать мне, что Ваше время более ценно, чем мое, но я в это не верю. Мое время не менее важно. Я не могу его тратить на Ваши капризы, поэтому я не стал Вас ждать и уехал. Если Вы решите, что действительно желаете встретиться, можете снова связаться со мной.

Письмо мне понравилось. Критичное, но вполне вежливое, и ему придется оправдываться в том, чего он не делал. Как и в случае с Бриком, я обвинял Верховного в своих собственных слабостях.

Я сходил на почту и опустил письмо в почтовый ящик.

Когда я вернулся, меня уже ждал ответ.

Я не трогал его до следующего утра. И за это время ничего не случилось. Я больше не получил ни одного письма. Никто ко мне не явился. Как я думал, как надеялся, он ничего не мог мне сделать, он мог только писать письма. Это придало мне уверенности. Палки и камни могут сломать мне кости, но слова не могут причинить мне вреда.

Когда я наконец вскрыл конверт, то нашел один обманчиво простой вопрос: Когда встреча?

Я ответил так же кратко: Завтра, в 9.00 — и отослал письмо на адрес Шангри-Ла.

Наутро в девять часов я стоял на пирсе и смотрел на океан. На душе было тревожно. Я с трудом сохранял внешнее спокойствие, но все же чувствовал себя неплохо, поскольку собирался безнаказанно провернуть дельце, которое в общем-то не должно было сойти мне с рук. Адреналин бурлил в крови, и впервые я подумал, что у меня есть шансы. Я представлял себе гнусного типа ростом в десять футов, кипящего бессильной яростью на пороге той квартиры. Я все еще думал о нем как о монстре — а как же еще? — однако не из таких, что пьют человеческую кровь или разрушают города. Он же сочинял письма. Он не мог быть настолько страшным.