очень разумной. Мы с Ванькой и Андреяновым поехали с ними. Взяли ещё трёх французов-волонтёров.
С вечера снарядили парусную шлюпку, наполнили её продовольствием. А на другой день рано утром забрали с собой ружья и вышли в море на парусе. До устья реки добрались благополучно. А там сняли парус и пошли дальше на вёслах.
Тингбаль была широкая река, не похожая на нашу болотистую речку, из которой мы брали воду. Но двигались мы вперёд медленно. Путь преграждали деревья, упавшие в воду. Некоторые из них были под водой, другие над водой, и, чтобы пробираться вперёд, нам приходилось то пригибаться, то лавировать от берега к берегу.
Так же как и на Формозе, мы плыли по зелёной пещере. Но здесь пещера была мрачнее. Древний непроходимый лес теснился по обе стороны, и ветви деревьев, как руки, скрещивались где-то высоко над водой. Целые стада попугаев, чёрных и серых, каких я не видал на Формозе, пронзительно кричали нам вслед. Множество других птиц испуганно разлетались при нашем приближении. Нас не замечали только голенастые цапли хохлатки. Они продолжали внимательно смотреть в воду, хотя мы проходили близко от них и могли веслом стукнуть им по носу. Вдруг Ванька закричал:
— Тюлень!
Но это был не тюлень, а крокодил. Он высунулся из воды и смотрел на нас своими прозрачными глазами. Ванька выпалил ему в морду. Он повернулся и исчез в воде. Но сейчас же несколько крокодильих морд, похожих на брёвна, высунулись из воды.
Мы проехали около восьми вёрст, когда лес начал светлеть, и огромная поляна открылась перед нами. Она была покрыта мелким кустарником, над которым кое-где возвышались купы невысоких пальм. Это было как раз то, что нам нужно. Корби велел причаливать к берегу.
— Вот где надо бы строиться, — сказал он, когда мы вылезли на берег. — Ручаюсь вам, что никаких лихорадок здесь не бывает. И растительность тут богаче. Вот эти пальмы, равеналы, называются деревьями путешественников. У нас их и в помине нет.
Мы разбили свой лагерь как раз у подножия этих пальм. Равеналы распростёрли свои листья с севера на юг, как будто сам компас заведовал их посадкой. Кроме того, между черенками листьев и стволом они задерживали дождевую воду в достаточном количестве, чтобы напиться. Эта вода и направление листьев и сделали дерево другом путешественников.
Мы переночевали у подножия этих пальм, а утром обстоятельно оглядели равнину. Она шла по склону холма и была так велика, что на ней можно было выстроить сто таких городов, как наш. Мы нашли несколько зарослей бамбука, необходимого нам для постройки. Большие баобабы, толстые и важные, с листьями на невероятной высоте стояли особняком. Тропические бабочки носились над кустарниками. Они были больше наших камчатских птичек, и на любую из них не жалко было потратить выстрел.
Ни баобабов, ни равенал, ни бабочек мы не видели на нашем гнилом побережье.
Мы возвратились в Люисбург вечером. Не заезжая в лагерь, мы пристали к Острову Госпиталя, чтобы сделать доклад Беспойску.
— Завтра же начинайте стройку, — сказал он, выслушав Корби. — Вызовите сто, двести, пятьсот человек. Сначала забор и несколько домов. Потом — дорогу к морю. Новый город будет называться Городом Здоровья. Это поднимет дух больных.
Так возник наш новый город — Город Здоровья. Через несколько дней сотни мальгашей вырубили кустарник, и на его месте выросли домики. На этот раз их плели из черенков равеналы. Листья равенал шли на крыши. Такие хижины были похожи на корзины.
Между другими домиками строился большой дом для Беспойска. Он был тоже сооружён по туземному обычаю, но мальгаши говорили, что в таких домах живут только вожди. Терраса опоясывала дом со всех сторон. Крыша была так высока, что издалека дом походил на башню.
Город рос. Но гораздо труднее было провести дорогу к морю.
Для этого надо было вырубить просеку через лес, который с момента своего возникновения не знал топора. Некоторые деревья были так толсты, что выгоднее было их обходить, чем рубить. Другие росли в наклонном положении, третьи, уже мёртвые, преграждали путь, и в них надо было выпиливать ворота. Дом Беспойска был уже готов со всеми своими террасами, но дорога едва только проникла в чащу леса. Поэтому мы с Ванькой принуждены были воспользоваться старым путём — рекой, для того чтобы съездить к Беспойску и чтобы пригласить его в новое жилище. Инженер Корби дал нам ещё одно поручение: привезти как можно больше товаров для выдачи мальгашам за срочную работу.
Мы хорошо теперь знали реку и уже не принимали крокодилов за тюленей. По течению мы быстро добрались до устья, а там развернули маленький парус. Недалеко от Острова Госпиталя мы заметили корабль. Это был «Бурбон» с Иль-де-Франс.
— Может быть, сапоги привёз, — сказал Ванька мечтательно.
Последнее время у нас было плохо с сапогами. Мы не привыкли ещё ходить босиком по мадагаскарской земле. А наша обувь вконец износилась.
Мы подошли к острову, высадились и сразу бросились на гору к дому Беспойска. Он сидел на пороге в самодельном кресле.
— Дом для вас готов, губернатор! — закричал я. — Прекрасный…
— Поздно, — сказал Беспойск.
И тут по лицу его вдруг обильно полились слёзы, как у меня в Париже весной.
— Поздно, — повторил он. — Я сам уже выздоровел, а мой мальчик умер час назад.
Мы помолчали.
— Пришёл «Бурбон», — сказал Ванька. — Может быть, привёз сапоги?
— Вряд ли. Наверное, за быками. Поезжай, Лёнька, на склад, скажи Чулошникову, чтобы он выполнил все, что они просят.
Когда мы отходили от домика, я слышал, как зарыдала жена Беспойска.
— Уедут они в Европу на «Бурбоне», помяни моё слово, — вдруг сказал Ванька. — Не останется он здесь.
— Нет, — возразил я. — Ему поздно уезжать. Раз сын его умер, у него осталось только Государство Солнца.
7. Город Здоровья
Я уже несколько дней не был в Люисбурге, поэтому не знал никаких новостей. Кто умер, кто выздоровел, как наши быки? Прямо с моря мы побежали к складу и нос с носом столкнулись с Ерофеевым.
Весёлый парень Ерофеев был почему-то страшно смущён. Мы пристали к нему с вопросами:
— В чём дело?
Ерофеев огляделся по сторонам и сказал тихо:
— Белый-то человек, что в лесу ходил…
— Ну?
— Из лесу вышел.
— Где же он?!
— С Чулошниковым чай пьёт.
Мы решили, что Ерофеев шутит, как всегда, и побежали на склад. Чулошников действительно пил чай в обществе высокого француза. Дуя на блюдечко, он смущённо произносил какие-то французские слова и думал, что разговаривает по-французски. Но, судя по всему, собеседники друг друга не понимали.
— Кто это? — спросил я Чулошникова по-русски.
— Да вот, должно быть, на «Бурбоне» с Иль-де-Франс приехал. Говорит что-то, а что — не понимаю.
Я спросил француза, в чём дело.
— Я Ассиз, — сказал он. — Меня прислал губернатор с Иль-де-Франс, чтобы здесь заведовать
