Потом он повернулся к нам, поднял руку и, показав на царицу, сказал торжественно:
— Вот кого земно благодарите за ваше просвещение: царицу-матушку. И к нам, в наш постылый край, дошла её забота. Так вам бумаги?
— Так точно.
— Много?
— Чтоб две тетрадки сшить.
— Что ж, соболька принесёте, отпущу бумаги. Принесите соболька.
— Да где его взять? — сказал Ванька жалостливо.
— А по горам-то сколько их бегает… Вот, значит, принесите к понедельнику шкурку, отпущу вам бумаги. А теперь ступайте, мне некогда.
И он начал расставлять на доске фигуры. Мы вышли за дверь в полном отчаянии. Больше бумаги просить было не у кого.
— Что ж? — сказал я. — Пойдём завтра за соболем, Ванька. Я попрошу у отца сетку и пойдём. Может быть, и удастся подстрелить соболька.
— Пойдём, — ответил Ванька. — Не на бересте же нам писать!
Я поспешил домой, чтобы рассказать отцу о первом уроке. Рассказал ему всё, что запомнил, и кончил тем, что завтра иду с Ванькой на соболя.
Отец не стал возражать. Обещал дать соболиную сетку, которую сплёл летом из крапивы, и сказал, что разбудит меня под утро, если погода для охоты будет подходящая.
5. Охота на соболя
Мы вышли с Ванькой часа в три утра. Первый раз я шёл на соболя без отца. Эта охота оказалась и последней охотой на соболя в моей жизни.
Для того чтобы найти соболиный след — переногу, — нам надо было прежде всего добраться до горных хребтов, которые лежали на юг от Большерецка. Вблизи жилья соболь не держится. Мы взяли с собой провизии на целый день и шли на лыжах.
Когда начало светать, мы увидели много следов на снегу. Но все они по большей части были лисьи. Только у самых гор мы напали на соболиную переногу.
Мы пустили Неста по следу и пошли за ним. Однако собака опередила нас настолько, что мы потеряли её из виду. Нам пришлось долго идти, путаясь лыжами в низком кедровом кустарнике, который не был вполне занесён снегом. Потом мы вышли на снежную равнину.
Тем временем солнце поднялось, день выдался безоблачный. Как это иногда бывает в открытых местах, мы вдруг увидали на горизонте огромного Неста, который бежал куда-то в сторону. Это был мираж от блестящего снега, и я знал эти шутки. Мы продолжали идти по следу, пока вдали наконец не показался небольшой лесок. Оттуда доносился лай настоящего Неста. По этому лаю мы поняли, что он загнал соболя на дерево.
Мы начали тихо подходить, и я уже слышал, как соболь фыркает на собаку. Эти звуки наполнили радостью моё сердце. Я считал, что шкурка уже лежит у меня в мешке, и радовался, что тетрадки так легко нам достались.
Я снял рукавичку, положил палец на холодный кремень и, стараясь не дышать, осторожно передвигал лыжи. Снег у леса был очень глубокий, и идти было трудно. Но ничего этого я не замечал. Как настоящий охотник, я слился с ружьём и позабыл обо всех трудностях.
Мы подошли уже близко. Скоро можно было стрелять. Нест перестал лаять и стоял, глядя вверх. Я приложился, но сейчас же опустил ружьё. Проклятый соболь, не подпустив меня на выстрел, прыгнул с самой верхушки дерева и исчез в снегу, не оставив никакого следа, кроме небольшой ямки.
Я знал, что под снегом соболь может пройти полверсты и что теперь взять его трудно, так как Нест за ним под снег не полезет. Но я не считал дело проигранным. Собака всё-таки могла оказать нам большую помощь. Мы начали ходить вокруг леска и, правда, очень нескоро, всё же нашли дырку в снегу, откуда соболь выскочил. От дырки по снегу тянулся тонкий следок.
— Придётся идти до норы, — сказал Ванька со вздохом.
Он знал, что теперь охота затянется надолго, и сейчас же упал духом.
Может быть, умнее было махнуть на соболя рукой и вернуться домой, но я так увлёкся охотой, что и мысли не допускал о таком позорном исходе. Я позабыл, как рано смеркается в эти дни и как далеко мы отошли от дома. Мы ещё ничего не ели с утра и ни разу не присаживались. Однако, постояв недолго у соболиного следа, без всяких лишних разговоров мы двинулись за Нестом, который тоже без раздумья продолжал начатое дело.
Соболиная нора оказалась вёрстах в четырёх от леска. Но мы и этому были рады, так как теперь знали, что соболь от нас уже не уйдёт. Надо было только умеючи выгнать его из норки.
Из рассказов отца я знал, что охотники сидят иногда по два дня у норы, ожидая выхода зверька. Я рассчитывал, что мы сумеем покончить с этим делом гораздо скорее. Я прогнал Неста, который принялся было разрывать нору. Приказал ему молчать. Нест улёгся на снегу, следя за каждым нашим движением.
Мы живо расставили сетку из крапивы у самого устья норы, прикрепив её к колышкам. Осмотрели кругом внимательно весь снег и, убедившись в том, что никакого другого отверстия из норы не было, принялись плясать над тем местом, где, по нашему убеждению, сидел соболь. Мы решили попытаться спугнуть его и этим ускорить конец.
Но соболь, должно быть, был не из пугливых. Мы продолжали плясать до тех пор, пока не устали. Передвигая озябшими ногами, мы даже успели немного закусить, но соболь всё не показывался. Отчаяние овладело нами. Мы сели на снег и долго молчали. Нам оставалось теперь тихо сидеть и дожидаться добровольного выхода соболя. Он мог выйти ближе к ночи, но мог остаться в норке и до раннего утра. Мы должны были сидеть как можно тише и даже не разговаривать.
Совсем стемнело, когда я услышал слабый звон бубенчика на сетке, и Нест вдруг встрепенулся. Соболь выскочил и запутался в сетке. Я сейчас же выстрелил, чтобы не затягивать дела. Убил соболя наповал и даже сетку разорвал в двух местах.
Ванька быстро снял шкурку с соболя, а мясо бросил собаке. В это время уже было совсем темно. Надо было возвращаться домой как можно скорее. Только покончив с соболем, мы почувствовали, как устали за день.
У нас не было с собой мешков для спанья — на долгую охоту мы не рассчитывали. До Большерецка было не менее двадцати вёрст. К тому же начал идти снежок, небольшой, но совершенно достаточный для того, чтобы засыпать наши следы и утяжелить дорогу. Правда, с нами был Нест, и он привёл бы нас к дому, но Нест никогда не ходил прямо. Пришлось всё-таки двинуться следом за ним, скрывая друг от друга опасение, что нам не удастся в эту ночь добраться до дома.
К ночи мороз сделался злее, и ветер начал дуть со стороны океана. Он проникал в самые маленькие щели под меховую одежду и резал тело, как ножом. Чтобы подбодрить Ваньку, я пытался завести разговор о тёплых краях. Но он только рукой мне махнул. Когда замерзаешь в открытом поле, трудно представлять себе солнечные страны, где одежда совсем не нужна.
Ванька шёл, тяжело дыша, всё время оглядываясь по сторонам. Я отлично понимал, в чём дело. Он боялся нарваться на стаю волков, которые особенно злы в декабре. Хотя мы оба были с ружьями и собака у нас была, встреча с волками не предвещала ничего хорошего. Этого зверя больше всего боялись в наших краях. Паранчин никогда не советовал даже стрелять в волков, чтобы их не сердить. Главный волк — вожак — назывался у коряков оюр-тайоно, что значит лесной господин. Он красноватого цвета, ростом с оленя, и следом за ним идёт целая стая. Спасения от него нет: он чует за несколько вёрст. Даже смертельно раненный, он перегрызает человеку горло и съедает лицо. Он один может загрызть целую упряжку собак. Все эти рассказы припомнились мне в ту ночь, когда мы шли в Большерецк с одной соболиной шкурой в мешке.
Сейчас я уже не помню, сколько часов проплутали мы тогда. Помню только, что мы выбились из сил и решили заночевать в поле. Начали уже ломать кедровый кустарник для костра, как вдруг Нест завыл. На
