Услышав эти слова, Гийом вскочил из-за стола и стал посреди комнаты.
– Как так волен? Никто не волен. У каждого есть свои обязанности, и мы должны им покоряться.
– Покоряться?
Не расслышав иронии в словах брата, Гийом заходил по комнате мелкими твердыми шажками.
– Да, покоряться, и это вовсе не так просто. Это, если хочешь, труднее. Вениамин сбежал. Я называю это трусостью. Он не имел права, пойми, Жозеф, не имел никакого права. Есть вещи, которые нельзя выбросить, как пустой бочонок: дела, свою фирму, родителей, жену, детей. Мы связаны с нашим делом, как вчерашний день с сегодняшним, а сегодняшний с завтрашним и так далее… до бесконечности, связаны, как основа и уток. Вениамин хотел вырваться на свободу. Подожди, он еще увидит… Он-то уж во всяком случае не смел.
– Почему? – медленно спросил Жозеф. Но Гийом не сразу ответил па вопрос брата. Повысив голос, этот эльзасский пророк наконец заговорил:
– Потому что он француз, Жозеф, и потому что ему посчастливилось сражаться за свою страну. Вот что в первую очередь должно было его удержать.
Гийом воскресил воспоминания, которые в равной мере задевали за живое обоих младших Зимлеров.
– Он уплатил свой долг.
– Никому не дано уплатить сполна свой долг. Никому и никогда. Долг растет и растет, что ты ни делай.
– А Ламбер?
– С гибелью Ламбера Вениамин становился французом еще больше, чем прежде.
Какая-то новая мысль пришла ему в голову, и он добавил уже более спокойным тоном:
– Иногда хочется понять, почему там… под Гравлотом… погиб тот, а не другой…
Жозеф подался всем телом вперед, пристально глядя на брата.
– Он и сам задавал себе этот вопрос, Гийом. Вот что удивительно.
Но Гийома уже снова поглотили будничные, даже мелочные заботы.
– Гермина была очень недовольна его тогдашним приездом, из-за Жюстена. Он дурно влияет на мальчика. Ты понимаешь? Когда он уехал, мы вздохнули свободно.
Теперь Жозеф почувствовал, как в нем подымается неудержимый ветер гнева.
– Хватит, довольно болтать! За работу!
И он взялся за письма с холодной яростью, поразившей Гийома.
– Базэн… пять штук… во всяком случае, милостыни мы у него просить не намерены… Предлагают купить шерсть… Продается смазочное масло. Цены умеренные. Нужно бы посмотреть… «Союз французских фабрикантов сукна». Ну, эти уж хватили через край! Мы им, видите ли, не компания, но взносы наши пришлись им по вкусу… А это от кого? Гийом! Гийом! Да Гийом же! Дельмот…
– Что, что Дельмот?
– Заказ от Дельмота на девяносто штук: из них шестьдесят шатодунского сукна по семнадцать пятьдесят.
– Черт возьми! Девяносто…
– Давнишний клиент господина Лорилье-Помье!
– Ты с ним видался?
– Слова не сказал. Послал только ему месяца полтора назад через комиссионера коллекцию образцов и визитную карточку.
– Значит, лед тронулся.
– Но это только начало… Увидишь, что будет через полгода.
Пока Жозеф потирал руки и ухарски притопывал, Типом лихорадочно распечатывал конверт за конвертом.
– Еще одиннадцать штук по трем заказам: Матиас из Тура, Гаас из Лиможа и еще один, из Сен-Дени; потом два отказа – один из Гавра, а другой от старика Каримана.
– Счастливый праздник, Гийом?
Жозеф поднялся со стула и, весело блестя очками, протянул Гийому обе руки. Гийом крепко пожал их.
– Счастливый праздник, Жоз!
Конверты с фирменными заголовками, весело шурша, разлетелись по полу. Братья вышли. Из столовой, куда перешли курильщики ради экономии газа и гостеприимного уюта круглого стола, доносился шум голосов. В свете полной луны четко вырисовывались контуры фабрики.
– Помнишь? – невольно пробормотал Жозеф.
Не особенно-то она приглядна, их фабрика, зато каждый ее кирпич был в их глазах живым существом.
Но они могли с полным правом утверждать, что, не считая нескольких счастливых для Жозефа часов майского вечера, никто из них не урвал и дня развлечений; Гийом собственноручно открывал каждое утро
