Он не спал всю ночь. Да и вообще он спал из двух ночей в третью. Он иссох, как скелет, и не владел своими нервами. Его буквально пожирали заботы. Он стал палачом для себя и для других.
В понедельник Жозеф, который тоже всю ночь не сомкнул глаз, поднялся в пять часов утра, на цыпочках сошел вниз и направился к складу. Вдруг за окнами фабрики мелькнул и скрылся огонек.
Жозеф сделал еще несколько шагов. Он дошел до такого смятения ума, что ничто на свете не могло его удивить. Прижавшись к окну прядильной, Жозеф различил в полумраке знакомую фигуру брата, бесцельно бродившего между машин.
Гийом держал в руке свечу, другой рукой, прозрачно-розовой, он защищал язычок пламени от сквозняка. Горячий воск падал ему на пальцы. Вдруг он задрожал всем телом и чуть было не выронил свечи. Жозеф увидел, как из-под ног брата черной тенью прошмыгнула огромная крыса.
Жозеф не мог вынести этого зрелища, он распахнул низенькую дверцу и вошел в прядильную, обогнув недвижный строй станков. Тут до его слуха донеслось неясное бормотание. Гийом, стоя к нему спиной в противоположном конце цеха, разговаривал сам с собою.
Жозеф решил, что брат сошел с ума, что он лунатик, и тут же вспомнил, что если лунатика внезапно разбудить, он может умереть на месте. Он вполголоса окликнул брата:
– Гийом! Гийом!
Но тот не расслышал и направился к дверям, ведущим во второй этаж. Жозеф поднялся по лестнице и вошел вслед за братом в огромный ткацкий цех, то пропуская Гийома вперед, то подходя к нему почти вплотную.
Так они добрались до чердака, заваленного всякой рухлядью, и этот беспорядок, очевидно, рассердил Гийома. Поставив свечу на угол ящика, он решил откатить в сторону дырявую металлическую бочку из-под масла, но неловко повернулся, свеча упала и потухла, и тут же под стропилами послышался мягкий шелест крыльев.
– Гийом, что ты здесь делаешь? – закричал, не выдержав, Жозеф.
– А, это ты, Жоз? – ответил бесцветный, мертвый голос. – У меня свеча упала.
– Вижу.
– Помоги мне выбраться отсюда.
Жозеф слышал, как Гийом за что-то зацепился и чертыхнулся.
– Иди сюда. Возьми меня за руку. Что ты здесь делаешь?
– Я не могу спать.
– Не могу спать, не могу спать! Это вовсе не значит, что ты должен… А часто на тебя находит?
– Что?
– Часто ты вот так… не спишь?
– Иногда. Нашел свечу?
– Да брось ты свою свечу, пойдем вниз погреемся. А часто ты так бродишь по фабрике?
– Бывает иногда.
Вдруг Жозеф вспомнил, что как-то утром обнаружил в письменном столе у себя на складе непонятный беспорядок.
– Ты только по фабрике ходишь?
– А почему ты спрашиваешь?
– Ты отлично понимаешь почему. Ты заходил когда-нибудь ко мне на склад?
– Очень может быть, я повсюду захожу.
– Значит, это ты?
– Что я?… Впрочем, возможно, что и я. У меня, знаешь, такая бессонница, что я не могу лежать в постели. Хоть я и стараюсь не шевелиться, Гермина и дети все равно просыпаются. А когда я сижу здесь один, понемножку работаю, понемножку думаю, мне как-то легче. Поэтому я и прихожу сюда – посмотреть, все ли в порядке.
– В моих книгах? Никогда бы не подумал, что ты на это способен. Ты просто за мной шпионишь.
– Ты с ума сошел, Жозеф! Я шпионю за тобой? А куда я должен деваться? Я уже десятки раз проверил все свои счета, всю свою переписку, мне больше нечего делать. Если я и посмотрел твои книги…
Остановившись на верхней площадке лестницы, Жозеф буквально зашелся от гнева.
– Я бы тебе их сам показал. Почему ты меня не спросил?
– Да что ты, Жозеф? Я просмотрел твои книги без всякой задней мысли, чтобы убить время. Мне хотелось знать, в каком положении наши дела. Надеюсь, у нас нет друг от друга секретов?
– Вот именно поэтому. Ты ведешь себя не по-братски.
– А ты знаешь, что такое не спать три ночи в неделю? Мне и в голову не приходило, что ты можешь обидеться. Я просто не успел тебя предупредить. И вообще, Жозеф, как не стыдно говорить о таких вещах?
В темноте Жозеф не мог видеть лица брата, но голос Гийома дрожал от волнения.
– Три ночи в неделю? Но ведь ты ложишься в девять часов!
– Да, я ложусь в девять, а в одиннадцать уже просыпаюсь и не сплю до утра.
