– Теперь лучше? – тихо поддразнил он.
Она, хмуро посмотрев на него, повернулась к Джессике:
– Сейчас мне гораздо лучше, спасибо. В самом деле, настолько лучше…
– О черт! – с чувством произнес Руфус, взглянув в зеркало заднего вида.
Энни с тревогой посмотрела на него.
– В чем дело, Руфус? – произнесла она озадаченным тоном.
Он покачал головой:
– У меня одни несчастья из-за вас, Энни! – При этих словах он распахнул дверь со своей стороны. – Трудно поверить, что мы знакомы всего сорок восемь часов! – Он легко выскочил из салона.
Обернувшись, Энни увидела подходящего к «мерседесу» патрульного. Полицейская машина с яркой полосой стояла невдалеке от них. Видимо, они остановились в неположенном месте. И Энни ни в коей мере не верилось, что полицейского растрогает рассказ о том, что пассажирке Руфуса что-то попало в глаз.
Джессика, сев прямо, выглянула из заднего окошка.
– Папа что-то не так сделал? – испуганно спросила она. – Его отругают?
Энни покачала головой.
Мужчины несколько минут беседовали на обочине, и сердце Энни замедлило свой ход, когда молодой полицейский достал из кармана записную книжку и принялся что-то писать. Он выписывает Руфусу штраф! И это ее вина. На сей раз Руфус непременно на нее разозлится.
Когда он расстался с полицейским и быстро направился к машине со сложенным листком бумаги в руке и угрюмым лицом, Энни внутренне приготовилась к яростному нападению. На сей раз не будет никаких поцелуев… даже если она и расстроена!
Она не знала, испытывает по этому поводу облегчение или грусть…
И у нее впрямь не было времени, чтобы подумать об этом как следует, потому что Руфус уже сел в машину рядом с ней.
– Папа…
– Не время, солнышко, – с натугой отвечал Руфус дочери, глядя в обзорное зеркальце. – Надо как можно быстрее выбраться на дорогу. – Он завел мотор и, осторожно маневрируя, влился в быстрый дорожный поток.
Энни не знала, о чем говорить: ей казалось, что вообще не следует раскрывать рот.
– Повезло, а? – наконец нарушил молчание Руфус, устроившись на сиденье поудобней и отъехав на приличное расстояние от полицейской машины.
– Повезло? – недоверчиво повторила Энни. Это слово, с ее точки зрения, было менее всего применимо к подобной ситуации.
– Мм… – Руфус одарил ее мимолетной улыбкой. – Полицейский узнал мое имя, и он вроде бы один из моих поклонников. Год назад я написал статью о преступности в предместье и достаточно лестно отозвался о его брате, тоже полицейском. Очевидно, он хотел сохранить эту статью на память, но его жена выбросила газету, поэтому он спросил, не могу ли я прислать ему другой экземпляр. Статья сохранилась у меня на диске где-то в квартире, я отыщу ее для него, когда мы приедем.
Листок бумаги оказался вовсе не квитанцией о штрафе, а адресом полицейского. А она-то навоображала всякие ужасы!..
– В том, что тебя узнают, тоже есть свои достоинства, – колко произнесла она.
Руфус снова взглянул на нее.
– Я не знаменитость, Энни, – наконец медленно промолвил он.
– Зато известна ваша статья, – возразила она.
– Пожалуй. – Он беспечно пожал плечами. – Ну и что? Она спасла нас от строгого взыскания. Он лишь рассмеялся, когда я сказал, будто остановился потому, что тебе что-то попало в глаз! – Руфус протянул руку и вновь сжал ее ладонь, на этот раз тайком.
– Поспать пока, что ли? – снова сзади донесся голос Джессики, напомнив Энни о ее обязанностях! Она здесь для того, чтобы присматривать за девочкой, а не заниматься глупостями!
– Как хочешь, – рассеянно отвечал Руфус дочери. – Ехать нам еще долго.
Джессика, устраиваясь на заднем сиденье, устало вздохнула, и Энни тоже была не прочь вздохнуть с ней на пару они еще и до Лондона не доехали, а ей уже хотелось, чтобы путешествие закончилось! Как же в ближайшие дни она будет делить квартиру с этим мужчиной, пусть даже и в присутствии Джессики?..
– Вы что-то уж очень притихли, – заметил Руфус несколько минут спустя.
Она взглянула на него.
– В самом деле?
– Вам известно об этом не хуже моего, – раздраженно выпалил он.
Энни выдохнула:
– Не думаю, что когда-либо я была болтуньей.
– Я не сказал, что вы болтунья. Вы просто… черт подери, женщина, – раздраженно оборвал он самого себя. – Никогда не знаешь, когда вы вот так раздражаете меня, целовать вас или трясти за шиворот.
