— Я не думал, что это серьезно. И я всегда был очень занят.
— Чем именно?
— Живописью.
— Вы художник?
— Да.
— Вот оно что! — Доктор Грей, уроженец солидного индустриального Манчестера, израсходовал, казалось, на это восклицание весь имевшийся у него в наличии запас иронии.
Неожиданно у него мелькнула какая-то мысль.
— Черт побери, уже не тот ли вы художник, из-за которого было столько шума в газетах?
— Разве это имеет какое-нибудь значение?
Молчание.
— Да нет… Нет, конечно.
Доктор с любопытством и даже — несмотря на свою профессиональную черствость — не без сочувствия посмотрел на Стефена. Какая цепь событий, какое беспечное, бездумное, упорное пренебрежение к своему здоровью могло незаметно для него самого привести этого странного человека, явно джентльмена по происхождению и воспитанию, к такому плачевному концу, о котором он сам еще не подозревает? И что можно тут поделать? А главное, как ему об этом сказать?
Доктор был человек способный и честолюбивый. Он пошел в помощники к ист-эндскому врачу с единственной целью — немножко подработать, чтобы потом иметь возможность заняться научной деятельностью и получить степень. Медицинская практика такого рода не вызывала в нем никакого интереса, и он обычно разговаривал со своими больными откровенно, даже почти грубо. И сейчас перед его глазами уже маячила душная, пропахшая потом приемная, битком набитая пациентами. К тому же он еще ничего не ел с полудня. И все же что-то заставило его удержаться от обычных резкостей. Он присел на подлокотник кресла.
— Вот что, — сказал он. — Я должен сообщить вам, что вы больны довольно серьезно.
— Что же у меня такое?
Доктор опять немного помолчал.
— Порядком запущенный туберкулез легких.
— Вы шутите?!
— Увы, нет. У вас старая каверна в правом легком. А теперь и в левом легком идет активный процесс… и задета гортань…
Стефен побледнел и оперся рукой о стол.
— Но как же так, я не понимаю… Я всегда был на ногах… Чувствовал себя хорошо…
— В этом-то вся подлость этой окаянной болезни. — Доктор Грей с мрачным ожесточением покачал головой. — Она коварна. Ее токсины создают даже ощущение хорошего самочувствия. Spes phthisica — называется это на нашем медицинском языке. К тому же эта болезнь может на какое-то время затихнуть, а затем вдруг происходит вспышка. Так было и с вами.
— Понимаю. Что же нужно делать?
Доктор уставился глазами в потолок.
— Вам нужно переменить обстановку.
— А точнее?
— Уехать в санаторий.
— Мне это не по средствам.
— Ну, тут существуют различные возможности… Это можно устроить… через одну из больниц… — В голосе доктора звучала наигранная бодрость.
— Сколько времени придется мне там пробыть?
— По крайней мере год, а может, и больше.
— Год! А я смогу там писать?
Доктор Грей решительно покачал головой:
— Ни под каким видом. Вы будете лежать на спине в постели, дорогой сэр, на свежем воздухе.
Стефен молчал, глядя прямо перед собой в одну точку.
— Нет, — сказал он. — Этого я не могу.
— Для вашего же блага…
— Нет, доктор. Я должен работать. Если я брошу работу, это меня убьет.
— Боюсь, что если вы будете продолжать работать… — Доктор не договорил, слегка пожал плечами и сурово поглядел Стефену в глаза.
Снова наступило молчание. Стефен провел языком по пересохшим губам.
— Скажите мне правду. Если я останусь дома и буду продолжать работать, что тогда?
Доктор Грей хотел было что-то сказать, затем передумал. Ходить вокруг да около было не в его натуре, и все же что-то мешало ему выложить правду напрямик, и он ответил уклончиво:
— Трудно сказать. Если повезет, вы можете протянуть довольно долго.
Оба стояли молча. Затем доктор, казалось, спохватился, вытащил из кармана пальто блокнот с бланками рецептов, быстро прописал лекарство, вырвал листок и протянул его Стефену.
— Закажите в аптеке. Здесь тонизирующее и креозот для горла, это должно принести вам некоторое облегчение. Поберегите себя, пейте как можно больше молока, глотайте по столовой ложке рыбьего жира три раза в день и попросите вашу жену — вы ведь, кажется, женаты? — заглянуть ко мне в приемную завтра утром. Мой гонорар — три шиллинга шесть пенсов.
Стефен расплатился, доктор кивнул, взял сумку, надел шляпу и, сказав, что его можно не провожать — он сам найдет дорогу, — вышел из кухни. Хлопнула входная дверь, за окном прозвучали шаги и смолкли. Воцарилась необычная тишина. Стефен стоял, не двигаясь. Затем в кухню вошла Дженни, и он обернулся.
Она медленно приближалась к нему, и, увидав ее напряженное, испуганное лицо, заметив, какие отчаянные усилия она делает, чтобы держать себя в руках, Стефен понял: она слышала все. Они посмотрели друг другу в глаза.
— Ты поедешь полечиться, Стефен?
— Ни в коем случае.
— Ты должен.
— Нет, я ненавижу больницы, не хочу разлучаться с тобой и не могу бросить работу.
Она подошла к нему совсем близко. Мысли у нее путались, внезапность этого удара ошеломила ее. Впрочем, разве неясное предчувствие беды не томило ее уже давно? Она яростно корила себя за то, что потакала Стефену, когда он беспечно относился к своей болезни, оказавшейся такой серьезной. Глотая слезы, вид которых всегда раздражал Стефена, она молила его образумиться, но в ответ на все ее уговоры он только упрямо мотал головой.
— Если у меня действительно эта штука, так здесь уж мало чем поможешь. Но доктора тоже не все знают. Возможно, я вовсе не так уж серьезно болен, как ему кажется. И, во всяком случае, он сказал, что мне нужен только свежий воздух.
При этих словах он вскинул голову. Какая-то мысль внезапно озарила его. Маргет! Он всегда поправлялся там. Вот уж где к его услугам будет сколько угодно чудесного воздуха. В самом деле, он ведь был так серьезно болен и совсем оправился в Маргете. Он любил это место, самые счастливые воспоминания были связаны с ним… И, кроме того, он сможет продолжать там свою работу в тишине и покое. И Стефен сразу — не сознавая, насколько это само по себе типично для его состояния, — воспрянул духом. Дженни, обуреваемая мучительной тревогой, смотрела на мужа и ждала, что он скажет, и тень улыбки промелькнула по лицу Стефена.
— Вот что мы сделаем. Мы попросим мисс Пратт и Тэпли обойтись как-нибудь без тебя недельку- другую, соберем пожитки и, если Флорри нас примет, поживем немножко в Маргете.
6
