Тома Георгиевна действительно могла исполнить обещанное, несмотря на преклонные лета.
Неожиданно поклонник громко и надтреснуто расхохотался. Ему понравилась перепалка. И уж теперь его заметили все.
– А я...А я... – и вдруг у целительницы голос перехватило, полные сочные губы пошли зигзагом и... И брызнули слезы. Такого позора народная медицина не вынесла и мимо победительницы, гремя бусами, как кандалами, зажимая всхлипы носовым платком с вышивкой крестиком, шарахнулась в коридор. Поклонника унесло водоворотом. Не корысти ради, а автографа для.
Хорарный астролог растеряно глянула на Диму и поделилась в оправдание:
– Ничего личного. Это только бизнес. – И пошла за соперницей. То ли утешать, то ли добивать.
Дима посмотрел на захлопнувшуюся дверь, потом на равнодушно полирующую ногти Наташу. И метнулся за клиентками. Мирить.
Наташа очень обворожительно, жаль – никто не видел, – подмигнула отражению в дверном стекле шкафа. Пусть припарковала целительницу и не она. Сняла двумя пальчиками телефонную трубку и по памяти набрала номер. С той стороны откликнулись почти сразу – через полтора гудка.
– Станислав Витальевич? – на всякий случай подстраховалась девушка, в уголках рта неожиданно обнаружились злые складки. – Запишите пожалуйста номерок. Может, сгодится. Старинное колечко, светится в темноте. – Наташа нашла невзначай выведенные карандашиком цифры и продиктовала.
– Спасибо, Наташенька. За мной, как обычно, не пропадет, – сказали на том конце телефонного провода и положили трубку.
Аппарат был самый заурядный, из советского прошлого. Да еще перевитый изолентой, чтоб не распадался на составляющие. Чиркнув фломастером на полях старой газеты подсказанный номерок, Стас с подобающим равнодушием положил телефонную трубку на рычаги. Еще не хватало, чтобы клиент заметил, что у Стаса неказистый аппарат. Перед клиентом форс надо держать.
Когда Стас норовил что-то продать, ему не удавалось усидеть на месте. В идеале следовало вышагивать из угла в угол, размахивать руками, принимать картинные позы. Тогда и речь лилась плавно-плавно, завораживая жертву.
– Я бы все таки хотел обратить ваше внимание, – непринужденно продолжил Стас прерванную беседу, – на эту безделицу. – Стас придвинул к гостю поближе отполированный возрастом деревянный футляр и открыл крышку. – Вещица восемнадцатого века. Янтарь. Внутри оклеена пунцовым бархатом. Замочек и ключик медные. Я уж не говорю о том, что эта штучка, возможно, некогда являлась частью интерьера Янтарной комнаты. Той самой Янтарной комнаты... – многозначительная пауза была коньком Стаса.
Тяжелые шторы скупо, аптекарскими порциями, пропускали внешний день. И несмотря на то, что под потолком пузырилась жирным электрическим фейерверком люстра с матовыми подвесками, освещения как бы не хватало. И все равно по углам кабинета приплясывали распатланные кособокие тени. Ну, родной, смелее, мысленно уговаривал Стас потенциального клиента. Что ж ты, баклажан с бородой, робеешь? Ты носом поведи, на зуб, что ли, попробуй. Иначе как же мне тебя, лоха залетного, напарить?
В футляре покоилась шкатулка. Вроде бы янтарная, цвета успевшего остыть и превратиться в лед свежезаваренного чая; с прожилками, похожими на утонувший в луже опавший кленовый лист. Вроде бы доподлинный осьмнадцатый век. Стас не посчитал нужным уточнять, что это современная копия.
– А отчего это футляр изнутри тряпкой оклеен? – едва не зевнув, спросил развалившийся в кресле для гостей визитер.
– Это, сударь мой, не, как вы изволили выразиться, «тряпка». Это так называемая «турецкая» бумага, – с показной любовью провел двумя пальчиками по товару Стас. И поскольку больше вопросов не последовало, закрыл футляр и отодвинул назад к телефону.
Внутри у Стаса все кипело. Он был готов разорвать на мелкие кусочки заявившегося с визитом болвана. Полчаса Стас разливается соловьем, а проку никакого. Хоть бы разок блеснул в глазах гостя азартный сполох. Вообще-то принимать покупателей Стас предпочитал вне дома. Но этот объявился сам, как снег на голову, правда, с рекомендациями общего знакомого.
– Переходим к следующему экспонату, – заставил себя дружелюбно улыбнуться Стас и, выдвинув очень тугой ящик стола, положил перед гостем ножны с кортиком. Потом не удержался, наклонившись вперед, наполовину вытянул кортик из ножен и снова положил. Попав в сантиметр дневного света, лезвие пронзительно блеснуло. На лезвии обнаружилась сложная гравировка: листики, веточки, травка.
Гость равнодушно сопел.
– Маршальский кортик. Работа златоустовского мастера Берсенева. Сталь, гравировка, синение, травление, золочение. Понятно, не антиквариат, но художественная ценность несомненна. – Стас ждал, что гость хотя бы возьмет кортик в руки. Какому мужику не захочется поиграть с оружием? Но увы.
Гость и к златоустовской диковине остался равнодушен.
– Может, я вам наскучил? – начал терять терпение Стас и, выпятив грудь, с вызовом заложил руки за спину.
Гость посмотрел в глаза Стасу:
– Нормально. Давай дальше. Показывай, что у тебя еще. – Глаза сонные, усищи не шевельнулись. Не человек, а сом со дна Ладожского озера. Такого не удочкой, такого глубинной бомбой надо.
Стас как можно равнодушней пожал плечами, отслюнявил гостю еще одну улыбку. Взял кортик и, с силой вернув в ножны, положил в стол. Тоже мне Илья Муромец, думал хозяин квартиры, будет сиднем сидеть тридцать лет и три года. Чем бы его таким пронять? Может, табакеркой с императорским вензелем? Вряд ли, большие люди любят крупные предметы.
– Может, вас интересуют старинные самовары? – рука Стаса указала на закрепленную по стене вдоль потолка полку из не облагороженных досок, на которой выстроилось в ряд несколько траченных пылью, как грязным снегом, пузатых и стройных, жестяных и медных созданий, словно гигантские шахматные фигуры в предбоевом порядке. – Это, – палец небрежно представил металлический, отсвечивающий мыльно-розовым чайник, – Сбитенник второй половины восемнадцатого века из Нижегородской губернии. Медь, красно- коричневая патинировка. Сбитенники предшествовали самовару. – Стас посмотрел, произвело ли сказанное какое-либо впечатление на гостя. Слушает, и то хорошо. – Далее мы можем видеть, – Стас заметил, что сбился на манеру третьеразрядного экскурсовода, но что-либо менять не стал. Было бы ради кого. – Выполненный из никелированной меди дорожный самовар-куб. Такие самовары делали на протяжении всего девятнадцатого века. Но это так, ширпотреб. А вот следующий экземпляр действительно достоин внимания: желтая медь, приблизительно 1870-й год. Самовар в виде петуха, украшенный орнаментом в подражание резьбе по дереву... – кажется, экскурсовод увлекся.
– Хватит. – Оборвал плавную речь частного торговца антиквариатом гость и встал. Был он никак не меньше двух метров росту при соответствующем телосложении. Этакой дылде для грабежа никакое оружие не требуется, одними пудовыми кулаками сладит. Впрочем, и Стас умел постоять за себя – профессиональный навык. Не зря он не задвинул ящик стола с кортиком.
– Хорошие у тебя штучки-дрючки. Только мне их не надо, – веско сказал гость. – И картины у тебя красивые, – зевнул гость, и где-то далеко за усищами и бородой мелькнули желтые зубы. – Но мне они тоже до лампочки. – Гость с непонятной грустью обвел глазами стены кабинета.
Стас терпеливо ждал. Должна же у визита быть цель. От дальней стены по кабинету поплыл утробный гул: ворчание разбуженного зверя. Визитер не шелохнулся на звук, только широко раздулись ноздри и глаза стали еще колючей. А от стены, где зверь проснулся окончательно, покатилось глухое и дребезжащее: Бум! Бум! Бум!.. И так шесть раз через равные промежутки времени. А затем на старом лаковом корпусе с замогильным скрипом открылась дверца, из нее вынырнула облупленная механическая кукушка и уныло икнула положенное число раз.
– Вот, – сказал гость, припечатав левой рукой к плоскости стола поверх газеты мятую бумажку. – То, что мне нужно. – И нехотя убрал пятерню, словно даже одна бумажка ценилась им неимоверно, а уж за то, что на бумажке нарисовано, и голову отдаст. Кажется, именно бой часов подтолкнул его под руку.
Стас ждал, что еще посчитает нужным сказать гость. Однако визитер только сверлил торговца глазами. Дескать, и так ясно. Взгляд гостя приятностью не отличался, до мурашек неуютно становилось под таким взглядом.
Тогда Стас потянул бумажку по столу к себе. На бумажке не ахти как было изображено твердым
