– Но если это так, тогда я ничего не понимаю. Кто же тогда звал тебя? А если звал и, значит, думал погубить, то почему он потом позволил тебе возвратиться? И ведь даже не просто возвратиться! А ведь для чего-то очень важного! Но для чего?!
И он опять замолчал. Молчал и я. И думал, что ведь и действительно: сам Триединый злобный Винн вдруг взял и пощадил меня. Вепрь отпустил меня живым. Хвакир меня не разорвал. Ведь для чего-то же все это делалось! Но для чего?
Вдруг Владивлад сказал:
– Вот так-то, брат! Здесь скрыто что-то очень, очень важное. Но разве нам дано понять богов? Нет, нам дано их только чтить. И все-таки…
И тут он встал, сказал:
– Ночь, Айгаслав. А завтра будет очень трудный день.
И он ушел к себе. А я пошел к себе. И вот я шел, и был я жив и здоров, и мои руки-ноги были целы, и я думал: есть у меня жена, и есть корабль, есть дружина, а тот, кто спас меня сперва возле Источника, потом в Чертоге, он…
Но мне, честно скажу, к великому стыду, о Хальдере не думалось! Я просто шел, смотрел по сторонам. А подойдя к шатру, остановился. И так я еще долго стоял возле шатра и смотрел на Небо. Вот так и Хрт, думал я, когда-то, наверное, стоял и молча ждал… а после принялся просить. И Небо даровало ему Макью. Потом, уже зимой, она ему сказала: «Муж мой, сегодня ночью мне приснилась рыба. Пойди и принеси ее». И Хрт пошел. А был сильный мороз, мела метель…
А Сьюгред ничего не говорит, подумал я. И Небо тоже. Но Небо молчит потому, что я у него ничего не прошу. Так мне ведь ничего не надо! У меня же есть любимая жена и скоро будет сын. Родится он в самом начале зимы, все будут его чтить. А вот где зимой буду я и что было начертано на ножнах и кто призвал меня в Чертог, об этом я не знаю. И, наверное, уже никогда не узнаю…
Хотя это не так уже и важно! Не знаю я этого – так, может, мне этого и не надо знать. Подумав так, я сразу закрыл глаза – и Небо исчезло. Потом, немного подождав, я опять их открыл и опять посмотрел вверх. Там было всё, как и прежде – темное небо, звезды, облака и луна. Точно такое же Небо когда-то видел Хрт, это когда он был еще совсем молод. А теперь Хрт мертв, Макья мертва, Наша Земля стоит пустая, на ней нет ничего и никого, есть только я и Сьюгред. Да, только я и только моя Сьюгред, решительно подумал я, только мы с ней вдвоем, а всё остальное – это прах и тлен! И я вошел в шатер и опустился перед Сьюгред на колени, отстегнул меч и положил его возле изголовья, потом снял через голову кольчугу и тоже положил – и очень осторожно, чтобы не разбудить…
Вдруг Сьюгред прошептала:
– Муж мой!
Я вздрогнул. Обернулся и спросил:
– Ты что, еще не спишь?
– Нет, – опять прошептала она. – Мне очень страшно.
А я сказал:
– Но я же рядом, Сью. Кого тебе бояться?
– Тебя я и боюсь, муж мой.
– Меня?!
– Да, муж, тебя, – сказала она уже громче. И уже даже немножко с обидой. Потом сказала еще вот что: – Ты стал совсем чужой. Ты совсем забыл обо мне. Ты теперь все время с ним да с ним. И вы все время шепчетесь. Он околдует тебя, муж. Он же колдун!
– Ну и колдун, – сказал я. – Ну и что? – и тут я обнял Сьюгред, и сразу сказал дальше: – Но колдуны бывают всякие. Вот даже он! Вот ты говоришь про него, ты на него гневаешься, а сейчас знаешь что ОН мне сказал? Что этой зимой, в самом начале, у нас с тобой родится сын, и все будут его чтить! – и я ее поцеловал и повторил: – Чтить, милая. Твой сын!..
Но Сьюгред отстранилась от меня и сказала:
– Так то когда еще будет – зимой! А уже завтра ты забудешь обо мне. Ведь завтра мы придем к тому поселку, и твой отец и твоя мать выйдут к тебе. А если даже и не выйдут, то Владивлад, он же колдун, он все равно отведет твои глаза – и ты забудешь обо мне, и мы с тобой расстанемся!
– Да что ты, милая! – воскликнул я. – Да как же мы с тобой расстанемся! Ведь Вепрь мне обещал!
– Что Вепрь! – гневно сказала Сьюгред. – А вот…
Но тут она не сдержалась и заплакала. Я утешал ее, как мог, я целовал ее и обнимал, я шептал ей нежные слова… И это было хорошо и правильно! Но еще правильнее было тогда первым делом спросить, откуда это у нее такое предчувствие. Но я не сделал этого. Я сразу же забыл о нем! Потому что я, если честно сказать, просто не обратил на это внимания. Я только утешал Сьюгред, как мог – и Сьюгред успокоилась, и я был этому очень рад. Потом Сьюгред заснула. А я долго лежал… и думал, честно вам скажу, не о ней, а о тех, кого я завтра должен встретить. С тем я и заснул.
А утром встал раньше обычного и сразу начал всех торопить, чтобы мы скорее выступали. Но Владивлад сказал, что вначале он должен снестись со смердами – он так и сказал о своих градских: «смерды» – и жег сигнальные дымы, и требовал от них ответа, и был очень гневен. А градские – тоже дымами – ответили, что у них всё хорошо и что они идут за нами следом, а что они никак не поспевают, так это потому, что берега очень болотисты. Но, заверяли, все равно придут и встанут с нами заодин. А Владивлад им не верил – и снова посылал дымы, грозил, что вырвет тысяцкому бороду! Тогда от них опять были дымы, они опять клялись…
Но Владивлад махнул рукой – и мы пошли садиться на корабли. Владивлад был очень гневен. Мы начали отчаливать от берега, и сразу стало слышно, как он опять начал кричать, теперь уже на своих воинов, потому что, он кричал, они все безголовые и все предатели. Потом он начал им грозить. А потом, когда мы уже вышли на стрежень и растянулись в линию, его голоса стало совсем не слышно. Мы шли вверх по реке навстречу Барраславу, криворотым…
И еще той хижине, которая стоит в каких-то двадцати взрослых шагах от берега. Только об этом я тогда и думал – только о той хижине. То есть я думал только о себе, а о Земле не думал. И я также совсем не думал о том, что умер Хрт и что умерла Макья, что я иду навстречу криворотым, и что если я их одолею, тогда я опять вернусь в Ярлград…
Да что Ярлград и что всё остальное, когда я тогда забыл даже о Сьюгред! Я тогда во все глаза смотрел на берега и вспоминал свои видения, и ждал, когда же наконец я увижу тот поселок. Теперь-то я его узнаю, думал я, теперь-то я его не пропущу, как в тот поход, когда мы с Хальдером ходили жечь Владивладу бороду, а после возвращались и я смотрел, смотрел но так и не высмотрел. А теперь я смотрел по-другому! Но, как и в прошлый раз, я не видел того, чего хотел увидеть. А в тех поселках, мимо которых мы тогда проплывали, я не видел никого. То есть все они уже были брошены, люди уже покинули их и бежали кто куда, спасаясь от криворотых. А мы шли криворотым навстречу. И вот только я так подумал…
Как я увидел – вот оно! Я не ошибся! И берег там был точно такой же, каким я видел его во сне, и был тот же песок, и та ракита, и та хижина! Я подскочил и закричал:
– Право греби! Лево табань! Причаливай!
Гребцы смешались. Я кричал! И, наверное, это было так страшно и так удивительно, что Лайм махнул рукой – и они начали поворачивать. Но мне казалось, что они делают это очень медленно, и поэтому я постоянно их торопил! Я прямо не находил себе места от нетерпения! А когда они уже подгребли совсем близко, Сьюгред быстро подступила ко мне, взяла меня за руку и уже хотела мне что-то сказать…
Но я ее не слушал – оттолкнул. И прыгнул через борт! И побежал по воде! И выбежал на песок! А дальше – по взгорку! К хижине! Вбежал…
И замер. Потому что увидел, что там всё именно так, как я это видел в тех своих страшных снах: стол, лавки, печь. И, конечно, никого там не было. И вообще было понятно, что там давно никто не живет: там уже даже на столешнице рос мох. Я постоял, посмотрел по сторонам, после свел пальцы крестиком…
Но ничего не случилось. Потому что умер Хрт! И Макья умерла. Тогда я, хоть меня всего трясло, прошел за печь. Там я увидел ту свою лежанку, на ней лежал тюфяк. Я осторожно тронул его рукой и сразу же почувствовал, что он весь прогнил. А я здесь когда-то лежал, а мать меня баюкала, печь была теплая, и мне было тепло, отец входил и говорил: «Хрт в дом!» А мать: «И Макья ждет!» А я тогда, соскочив с лежанки, сразу бежал к отцу. А тут, подумал я и оглянулся…
