было совсем тихое и небо было такое же чистое, в нем не было ни облаков, ни птиц. Гуннард был весел, говорил:
– Как бы это не сглазить! Вот бы еще хоть один день такой же выдался. Ну, и еще!
И как он попросил, так и было: только на девятый день к нам прилетела птица – ворон. Ворон был осторожен – он парил довольно высоко и все высматривал, высматривал.
– Считает нас! – так говорили про это йонсы. – Амун, стреляй!
Амун стрелял. Он был у них первым стрелком, и, говорили, это оттого, что он свое правое веко заложил Винну. Он и действительно очень ловко держал лук и, как я это понимаю, совершенно верно целился, и вовремя пускал стрелы… но они все почему-то уходили мимо. Значит, это просто был недобрый знак! И, значит, как только ворон нас пересчитает, он улетит к Хозяину, расскажет, сколько нас, где нас искать, и тогда уже Хозяин – Морской Вепрь! – примчится к нам и протаранит нас клыками, проломит борт, корабль начнет тонуть, мы станем прыгать в воду, и вот тут-то он и попирует, и полакомится нами! Вот о чем все они тогда думали, мне Ольми про такое рассказывал. Поэтому я встал и попросил:
– Давайте, я попробую.
Вначале они просто удивленно молчали. А потом они стали надо мной насмехаться. Но я не отвечал на их насмешки, а только еще раз сказал, чтобы они дали мне лук. И я еще добавил, что я не промахнусь, я это чувствую. Они перестали кричать. А ворон продолжал кружить и очень внимательно рассматривать нас. Потому он нас в это время считал! И они не выдержали, и мне дали лук. Я заложил стрелу. И долго целился, и вспоминал Хвакира, шептал: «Это – тебе, тебе, хватай, мой верный пес!». А после выстрелил…
И от того их волшебного ворона только перья полетели! Все закричали:
– Хей! Хей-хей!
Потом всем выдали вина, а мне – двойную порцию. Потом, когда все выпили, Гуннард сказал:
– Амун, к веслу!
И Амун сел на мое место. А я сел рядом с Гуннардом. И лук оставили при мне. И сорок восемь стрел. И это были непростые стрелы! Их загодя приносят в храм, обмакивают в жертвенную кровь и посвящают Винну, богу белобровых. А другие, обыкновенные стрелы, для этого дела не годятся. Ну и, кроме того, у каждого стрелка есть еще и свои собственные секреты! Потому каждую из поданных мне стрел я огладил и поцеловал, и над каждой прошептал свое заветное желание. Гуннард улыбнулся и сказал:
– Я вижу, ты не прост, мой Айга.
– Я разве твой? – спросил я. И сам же ответил: – Я свой.
Гуннард нахмурился. В другой бы раз он, может быть, схватился бы за меч. А тут он только посмотрел на небо и задумался. Потом спросил:
– Где это ты научился так метко стрелять?
– Это неважно, – сказал я. – А важно, чтобы не разучиться.
– Да, это верно, – согласился Гуннард. И, помолчав, сказал вот что: – Ты хороший стрелок. Ты также и с мечом горазд управляться. Да и твой нрав мне по душе. Поэтому, если ты согласишься пойти ко мне в дружину, то тогда кроме причитающейся тебе доли добычи ты будешь получать дополнительно, уже из моего кошеля, еще по двести монет серебром. И это – за каждый поход. Ну, что ты на это скажешь?
– То, что это предложение весьма заманчивое, – сказал я, чтобы совсем не молчать. И тут же добавил: – Однако как только мы прибудем в Окрайю, я должен немедленно отправиться в Счастливый Фьорд.
– Счастливый Фьорд?! – удивился Гуннард. – Зачем тебе туда?
– За счастьем, – сказал я.
Гуннард насупился, сказал:
– Не хочешь говорить, не надо. А ты был там хоть раз?
Я честно ответил, что нет. Гуннард усмехнулся и сказал:
– Тогда знай: Счастливый Фьорд – это очень бедное и невзрачное место. Счастливым же его прозвали от того, что там когда-то жил отважный йонс Хальдер Счастливый. Был у него корабль «Быстроногий Лис», была храбрая дружина и было много доброй славы. А после он ушел на юг, в Страну Гниющих Листьев, и там, как говорят, совсем обабился – живет в доме, спит на печи и пашет землю.
– Сам, что ли? – спросил я.
– А хоть бы и не сам! – гневно воскликнул Гуннард. – Но все равно, поверь, он плохо кончит, этот Хальдер, очень плохо! Это же представить только: йонс ведет себя как женщина! Тьфу! Тьфу!
И Гуннард так разгневался, что замолчал и больше за весь тот день не вымолвил ни слова. Только за ужином сказал:
– Трантайденвик, а мы идем туда, это большой, красивый и богатый город. Таких, как ты, там весьма уважают.
Я промолчал. Мы поели, легли и заснули. Утром гребли…
И вдруг мы видим – а над нами уже опять кружит ворон! И сразу из-за тучи вылетел еще один! «Айга! – кричали мне, – Стреляй!». Я встал и мысленно призвал Хвакира, потом прицелился…
И сбил – одной стрелой! – обоих. Это был очень хороший выстрел! Дружинники радостно закричали. И они еще долго кричали, а потом уже просто переговаривались, даже когда уже взялись за весла. Один только Гуннард молчал. Долго молчал! Внимательно смотрел на мои руки. После спросил:
– А Вепря сможешь?
– Нет, – сказал я. – Его стрелой не взять. Нужно копье.
– И ты его метнешь?
– Да! – сказал я. – Метну. И попаду!
Гуннард опять замолчал. И день прошел. И ночь. На следующий день их прилетело шестеро. Я сбил их, изведя семь стрел – спешил, опять хотел всех удивить, и поэтому однажды промахнулся. Гуннард сказал:
– Ну что ж, бывает. В другой раз будь поосмотрительней.
Я обещал. Гуннард опять весь день молчал. А вечером, когда мы уже ложились спать, он вдруг сказал:
– А ножны у тебя чужие. Они для твоего меча короткие.
– Нет, – сказал я, – ножны мои. А то, что меч из них торчит, так это сделано с умыслом: чтобы все знали, что я долго думать не люблю.
– Возможно, – согласился Гуннард. – Пусть будет так, я ошибался. А ты тогда вот что скажи: а что на них начертано?
– Где? – спросил я как будто удивленно.
– А вот здесь, – продолжил он настойчиво. – Это же письмена! Я уже много дней смотрю на них и ничего не могу понять. Так что же на них начертано?
– Моя судьба, – подумав, сказал я.
– Какая? – спросил он.
Я не ответил.
– А! – сказал Гуннард. – Ясно. Я раньше говорил, что ты непростой. Теперь я уже говорю, что ты очень непростой. – Вдруг он замолчал, задумался, потом спросил: – А ты бывал в Стране Гниющих Листьев? Ты видел Хальдера?
Я опять ничего не сказал. Потому что говорить правду я не хотел, а лгать мне было противно. Гуннард рассмеялся и сказал:
– Вот это хорошо, по-нашему! Чем лгать, лучше молчать.
– Да, – сказал я. – И вот еще: у нас не принято расспрашивать, особенно тогда, когда это касается чьей-то судьбы.
– И колдовства! – сразу прибавил он.
– Я так не говорил! – гневно воскликнул я.
Гуннард также гневно глянул на меня… и отвернулся, и накрылся с головой, и сделал вид, что сразу же заснул. И это хорошо, подумал я! И тоже лег и заснул.
Всю ночь мне снился мертвый Хальдер. К чему бы это, думал я…
А вот к чему: на следующий день к нам опять прилетели вороны. И я стрелял, стрелял, стрелял, и каждый раз без промаха! А после сел, пересчитал – и оказалось, что у меня осталось всего восемь стрел. Гуннард сказал:
