– Зачем ему было убивать?.. Ведь он выигрывал партию…
– Возможно, он боялся…
– Никто на Монмартре не думает, что это – дело его рук…
Они молча выпили кофе, но от кальвадоса, который, как обычно, хотел поднести ему хозяин, Мегрэ отказался. Он выпил два аперитива, затем побаловал себя бокалом пуйи и, когда шел с Люка в уголовную полицию, был весьма доволен собой.
У себя в кабинете он снял пиджак, ослабил узел галстука и углубился в административные досье. Речь шла ни больше ни меньше! – о реорганизации всех служб, от него ждали докладную по этому поводу, и он составлял ее, словно прилежный ученик.
Всю вторую половину дня его мысли то и дело возвращались к Эмилю Буле, к маленькой монмартрской империи, которую основал бывший служащий Трансатлантической компании, к молодому итальянцу и его красной машине, к квартире на улице Виктор-Массе, где жили три женщины с детьми.
За это время Люка обзвонил больницы и полицейские участки, повсюду разослал приметы Эмиля Буле, но и к концу рабочего дня розыск не дал никаких результатов.
Вечер был почти такой же теплый, как и день. Мегрэ пошел с женой прогуляться и около часа провел за кружкой пива на террасе на площади Республики.
Разговаривали они главным образом об отпуске. Многие прохожие несли пиджаки на руке; большинство женщин были в цветастых хлопчатобумажных платьях.
Следующий день был четверг. Еще один лучезарный день. В ночных донесениях имя Эмиля Буле не упоминалось, у Люка новостей не было.
Часов в одиннадцать разразилась гроза, сильная, но короткая, после которой от булыжной мостовой поднимался пар. Мегрэ съездил домой позавтракать, потом снова углубился в досье.
И вечером, когда он покидал набережную Орфевр, о судьбе тщедушного владельца кабаре все еще не было никаких известий, Люка впустую провел на Монмартре весь день.
– Весьма вероятно, патрон, что последним Эмиля видел Бубе по прозвищу Микей, он уже много лет служит в «Лотосе» швейцаром… Так вот, Микей говорит, что ему помнится, будто Буле с улицы Пигаль свернул на Нотр-Дам-де-Лоретт, как если бы собрался пойти в «Сен-Троп», но тогда он не придал этому значения… Я еще схожу на Монмартр сегодня вечером, когда все будут на своих местах…
Мегрэ и не ожидал, что Люка узнает что-нибудь большее.
В девять часов утра в пятницу Мегрэ, закончив просмотр ежедневных донесений, вызвал Люка к себе.
– Его нашли, – объявил он, раскуривая трубку.
– Живой?
– Мертвый.
– На Монмартре? В Сене?
Мегрэ протянул ему донесение XX округа полиции. В нем сообщалось, что на улице Рондо, идущей вдоль кладбища Пер-Лашез, на рассвете обнаружен труп. Тело лежало поперек тротуара, неподалеку от насыпи железной дороги. Человек был одет в темно-синий костюм, в бумажнике, кроме небольшой суммы денег, нашли удостоверение личности на имя Эмиля Буле.
Люка нахмурился, поднял голову.
– Я вот думаю…
– Читай дальше…
Продолжение и впрямь еще больше удивило инспектора. В донесении уточнялось, что тело, привезенное в Институт судебной экспертизы, уже находилось в начальной стадии разложения.
В той части улицы Рондо, которая кончается тупиком, ясное дело, не бывает много прохожих. Однако труп не мог бы в течение двух дней, даже в течение нескольких часов оставаться на тротуаре незамеченным.
– Что ты думаешь об этом?
– Любопытно…
– Ты дочитал до конца?
– Осталось несколько строчек…
Эмиль Буле исчез в ночь со вторника на среду. Судя по состоянию трупа, он, очевидно, в ту же ночь и был убит.
С тех пор прошло двое суток, двое суток жары.
Трудно себе представить причину, по которой убийца или убийцы все это время хранили труп у себя.
– Но последнее еще более странно! – воскликнул Люка, кладя донесение на стол.
Да, действительно, самым странным было то, что, судя по предварительному освидетельствованию, убийство было совершено не с помощью огнестрельного оружия и даже не с помощью ножа.
Насколько можно было судить об этом до вскрытия, Эмиль Буле был задушен.
Ни Мегрэ, ни Люка, хотя оба они многие годы прослужили в полиции, не могли припомнить ни одного случая, когда убийство на Монмартре было бы совершено путем удушения.
Каждый квартал Парижа, каждая социальная прослойка имеет, если можно так выразиться, свой способ убивать и свой способ кончать жизнь самоубийством.
Есть улицы, где выбрасываются из окна, улицы, где отравляются угарным или бытовым газом, улицы, где травятся снотворным…
Известны кварталы, где чинят расправу с помощью ножа, кварталы, где пользуются дубиной, и кварталы, такие, как Монмартр, где господствует огнестрельное оружие.
Но маленький владелец ночных кабаре был не только задушен: в течение двух дней и трех ночей убийца прятал труп.
Мегрэ уже открывал стенной шкаф, чтобы достать оттуда пиджак и шляпу.
– Пойдем туда! – ворчливо сказал он.
Наконец-то у него появился повод отложить нудную административную работу.
Чудесным июньским утром, которое освежал легкий ветерок, двое мужчин направились в Институт судебной экспертизы.
Глава 2
Розовые корпуса института на набережной Рапе походили скорее на фармацевтическую лабораторию, что ли, чем на старинный морг, расположившийся под огромными башенными часами Дворца правосудия. – За окошком, в светлом кабинете, Мегрэ и Люка увидели какого-то служащего, который тотчас узнал их и сказал с заискивающей улыбкой:
– Я полагаю, вы по поводу того типа с улицы Рондо?
Электрические часы над его головой показывали пять минут одиннадцатого, в окно были видны баржи, пришвартованные к причалам перевалочных складов на другой стороне Сены.
– Здесь уже ожидает один человек, – продолжал служащий, которому явно хотелось поговорить. – Кажется, какой-то родственник.
– Он назвал себя?
– Я спрошу у него фамилию, когда он опознает труп и будет подписывать акт…
Этот служащий имел дело с трупами только номинально, по регистрационным карточкам.
– Где он?
– В зале ожидания… Вам тоже придется запастись терпением, господин комиссар. У доктора Мореля работа в самом разгаре…
Коридор был белый, выложенный светлыми плитками, зал ожидания – тоже светлый, с покрытыми лаком двумя скамьями и стульями, с огромным столом, на котором не хватало только иллюстрированных журналов, чтобы почувствовать себя в приемной зубного врача. Выкрашенные масляной краской стены были голые, и Мегрэ уже успел подумать, какого рода картины или гравюры было бы уместно повесить здесь.
