Затем, движимый профессиональной совестью, прошел в кабинет шефа и поставил его в известность об эксперименте, который собирался провести.
— Вы считаете, что он невиновен?
— Против него нет никаких доказательств. Если бы он был виновен, ему вовсе не надо было видеться со мной. Или же у него необычайно сильный характер.
— Значит, профессор?
— Не знаю. Ничего пока не знаю.
— Вы говорили с ним?
— Нет. Жанвье беседовал с ним несколько минут.
Шеф полиции чувствовал, что сейчас бесполезно задавать комиссару вопросы. Вид у Мегрэ был мрачный, и на набережной все хорошо знали, что в такое время он становится еще более немногословным.
— Девочка была беременна, — сказал комиссар, словно это что-то объясняло.
Мегрэ вернулся в комнату инспекторов. Люка еще не ушел обедать.
— Ты не нашел еще шофера, который отвозил профессора домой?
— Вечером не повезло, патрон. А сейчас ночные таксисты отсыпаются.
— Хорошо бы поискать водителей обоих такси.
— Не понял, патрон.
— Вполне возможно, что профессор не одном приехал около десяти вечера на авеню Карно, а потом вернулся в больницу уже на другом такси.
— Я велю проверить.
Мегрэ окинул взглядом инспекторов, прикидывая, кому поручить встречу Пьеро, и выбрал молодого Лапуэнта.
— Пойди на улицу и постой перед Дворцом правосудия. Подъедет такси, и из машины выйдет человек. Это Пьеро-саксофонист.
— Приход с повинной?
— Нет. Он приедет побеседовать со мной. Обходись с ним вежливо и не старайся запугать. Проведешь его в мой кабинет через Дворец правосудия. Я обещал оградить его от встреч с журналистами.
Когда Мегрэ вернулся в кабинет, пиво и бутерброды уже стояли на столе. Комиссар выпил пиво, но бутербродов не тронул, а с четверть часа стоял у окна, вглядываясь в плывшие по серой воде кораблики.
Наконец послышались шаги, комиссар открыл дверь и дал Лапуэнту знак удалиться.
— Пожалуйста, входите, Пьеро.
Бледное лицо музыканта, темные круги под глазами говорили о сильном волнении. Так же, как и его приятель, он поначалу испуганно огляделся, словно человек, ожидающий ловушки.
— Мы одни в комнате, лишь вы и я, — успокоил его Мегрэ. — Можете снять пальто. Давайте его сюда. - И комиссар повесил пальто на спинку стула.
— Выпьете?
Комиссар подал музыканту стакан пива, взяв себе второй.
— Садитесь. Я ожидал, что вы придете.
— Почему?
Голос Пьеро был охрипшим, словно он провел бессонную ночь и при этом курил не переставая. Два пальца правой руки у него пожелтели от табака. Лицо его обросло щетиной, видимо, там, где он скрывался, не было возможности побриться.
— Вы ели что-нибудь сегодня?
— Я не голоден.
Он выглядел моложе своих лет и вел себя так нервозно, что далее смотреть на него было больно. Он весь дрожал и, даже сев, никак не мог успокоиться.
— Вы обещали… — начал он.
— И сдержу свое слово.
— Я пришел добровольно.
— Правильно сделали.
— Я не убивал Лулу.
И совершенно неожиданно, когда Мегрэ меньше всего ожидал этого, он вдруг разрыдался. Наверняка это с ним случилось впервые с того времени, как он узнал о смерти своей подружки. Пьеро плакал как ребенок, закрыв лицо руками, и комиссар ждал, когда пройдет этот приступ. Ведь Пьеро с того момента, как прочитал в газете о смерти Лулу, не имел ни секунды, чтобы подумать о ней, ему приходилось заботиться лишь о спасении собственной шкуры.
И теперь здесь, на набережной Орфевр, лицом к лицу с представителем полицейской власти, которая представлялась ему столь кошмарной, он внезапно почувствовал облегчение.
— Клянусь вам, что я не убивал ее, — повторил он.
Мегрэ верил ему. Ни поведение этого человека, ни его голос не говорили о том, что он виновен. Луи оказался прав, говоря накануне о своем друге как о человеке слабом и лишь притворявшимся сильным.
Ясноглазый блондин с почти кукольным лицом, он не походил на приказчика из мясной лавки, а напоминал, скорее, мелкого чиновника, из тех, что по воскресеньям прогуливаются по Елисейским полям рядом со своими женами.
— Вы действительно считали, что это я?
— Нет.
— Тогда почему вы сказали это журналистам?
— Ничего я им не сказал. Они пишут, что хотят. А обстоятельства указывали на…
— Я не убивал ее.
— Успокойтесь. Можете закурить, если хотите. - Рука, в которой Пьеро держал зажженную сигарету, еще дрожала.
— Прежде всего, я должен задать вам один вопрос. Когда вы вечером в понедельник пришли на авеню Карно, Луиза была еще жива?
Пьеро, сверкнув глазами, выкрикнул:
— Ясное дело!
Скорее всего, это соответствовало истине, иначе какой ему был смысл тянуть с бегством до появления сообщения в газете.
— Когда Лулу позвонила в «Грело», вы догадались, о чем она хочет с вами поговорить?
— Понятия не имел. Она была страшно взволнована и хотела срочно со мной увидеться.
— О чем вы подумали?
— Что она приняла решение.
— Какое?
— Оставить этого старика.
— Вы просили ее об этом?
— Два года я умолял ее жить со мной, — и добавил, словно бросая вызов комиссару, да и всему миру: — Я люблю ее!
— Вы действительно не хотите есть?
На этот раз Пьеро машинально взял один бутерброд, Мегрэ — второй. Хорошо, что так получилось, они ели оба, и напряжение понемногу спадало.
В соседних комнатах царила тишина, только где-то далеко стрекотала пишущая машинка.
— Бывало уже, что Лулу звонила вам на работу с авеню Карно?
— Нет. С авеню Карно никогда. Раз как-то, когда еще жила на улице Лафайет и почувствовала себя плохо, отравилась чем-то… Она всегда боялась смерти…
Произнесенные слова, по-видимому, столько в нем воскресили, что на глазах его выступили слезы. Лишь спустя какое-то время он успокоился и вновь принялся за бутерброд.
— Что Лулу сказала вам в понедельник вечером? Минуточку. Прежде чем ответите, скажите: у вас
