Мегрэ.
Как сам Мансюи не выглядел настоящим комиссаром, так каким-то ненастоящим казался и его комиссариат.
Кабинеты располагались в частном доме на маленькой площади. В некоторых комнатах еще сохранились старые обои, позволявшие угадать, где находились спальни, а где туалетные комнаты со следами когда-то стоявшей там мебели и труб, которые уже никуда не вели.
Тем не менее в помещении царил запах, который Мегрэ вдыхал с удовольствием и даже с каким-то облегчением. Это был добротный, тяжелый запах, настолько плотный, что его, как говорится, можно было резать ножом.
Это был сложный запах кожаной амуниции, шерстяной материи, идущей на форму, бумажных циркуляров, курительных трубок и деревянных скамей, отполированных задами бедолаг в комнате ожидания.
По сравнению с уголовной полицией все это выглядело комически и по-дилетантски, какой-то игрой в полицию. Один из агентов в рубашке с короткими рукавами мыл руки во дворе. От соседей доносилось кудахтанье кур.
Другие агенты играли в карты в общей комнате, стараясь выглядеть людьми бывалыми, хотя были довольно молоды.
– Позвольте проводить вас, показать дорогу…
В глубине души маленький комиссар был доволен тем, что его службу посетил такой человек, как комиссар парижской уголовной полиции, знаменитый Мегрэ. Доволен, но несколько озабочен.
В большом кабинете прямо на столах сидели два инспектора и курили. Один из них носил на голове сдвинутую на затылок шляпу на манер ковбоев в американских фильмах.
Мансюи им вежливо кивнул, открыл дверь своего кабинета, потом вернулся:
– Что нового?
– Мы тут дожидались вас и пока с Политом не беседовали. Потом еще супрефект о вас справлялся. Просил позвонить ему.
Погода была великолепная. За время своего пребывания в Сабль-д'Олонн Мегрэ еще ни разу не видел, чтобы шел дождь. Окна повсюду были открыты, так что в помещение проникал городской шум. Люди целыми семьями возвращались с пляжа.
Когда привели Полита, на нем были наручники, чтобы все выглядело вполне серьезно. Это был бедолага неопределенного возраста, каких непременно встретишь в каждом городе и деревне. Вид у него был наивный и в то же время довольно хитрый.
– Ну что, опять занимаешься скверными делишками?
Полагаю, на этот раз оправдываться не будешь.
Полит молчал, покорно глядя на комиссара, которому хотелось показать себя Мегрэ в лучшем свете.
– Так ты, как я полагаю, не отрицаешь свою вину?
Ему пришлось повторить свой вопрос дважды, прежде чем задержанный зашевелился.
– Так подтверждаешь, что виноват?
В ответ отрицательное мотание головой.
– Подтверждаешь, что залез во двор и сад мадам Медар?
Боже мой! Насколько же Мегрэ чувствовал себя здесь удобнее, чем у монахинь! Полит же уже давно ко всему привык. Жил в сколоченном из грубых досок бараке на окраине городка с женой и семью или восемью ребятишками.
Этим утром он пытался продать старьевщику две пары почти новых простыней, несколько салфеток и нижнее женское белье. Старьевщик же предупредил агента, стоявшего на углу улицы, и Полита прихватили, не дав ему пройти и двухсот метров.
Что касается обворованной мадам Медар, она уже побывала в комиссариате.
– Ты забрался к ней в сад, где она прошлой ночью развесила белье на просушку. Ты уже не в первый раз к ней лазил. На прошлой неделе забрался в крольчатник и стащил двух самых жирных кроликов.
– Не брал я никаких кроликов.
– Она официально опознала одну из шкурок, которую нашли у тебя.
– Я скорняк и выделываю шкурки кроликов. Это мое ремесло.
– Значит, обрабатываешь шкурки, когда еще кроличье мясо находится внутри?
Мансюи, щечки которого покраснели, так и сыпал вопросами.
– Откуда у тебя белье?
– Один человек продал его мне прямо на улице.
– Где?
– На улице.
– На какой улице?
– На той.
