Дома, очевидно, не строились по единому плану. У одних были низкие крыши, у других они поднимались на высоту приблизительно четырех метров. Город спал, но кое-где еще светились окна. Некоторые из них были затянуты шторами, за которыми, подобно китайским теням, мелькали силуэты людей. В одном окне виднелась женщина, моющая грудного ребенка.
Массивная фигура комиссара зашевелилась и подползла поближе. Рот Мегрэ оказался возле уха инспектора.
— Поосторожнее, Леруа! Не шевелитесь! Карниз не так уж крепок, и водосточная труба в любую минуту может загреметь… Где газетчики?
— Внизу. Все, кроме одного. Он уехал в Брест, полагая, что вы бросились по следу Гойяра…
— А Эмма?
— Не знаю, не обратил внимания… Она подавала мне кофе после обеда, и больше я не видел ее.
Нелепо было сидеть на крыше, забравшись сюда тайком от всех. Внизу жизнь шла своим чередом, слышались голоса и смех. Люди сидели в теплых, светлых комнатах, им не нужно было шептаться…
— Осторожно повернитесь и поглядите на нежилой дом.
Этот дом стоял вторым справа и был одним из немногих домов, таких же высоких, как здание гостиницы. Он стоял окутанный густым, бархатным мраком, и инспектору показалось, что на стекле незавешенного окна во втором этаже играет желтоватый отблеск.
Присмотревшись внимательнее, Леруа понял, что ошибся: слабый свет горел внутри пустого дома. Инспектор продолжал пристально вглядываться и немного погодя смог различить то, что было возможно.
Он увидел пол, застланный линолеумом, свечу, сгоревшую наполовину. Язычок пламени стоял ровно, окруженный золотистой дымкой.
— Он здесь! — От неожиданности Леруа сказал это почти полным голосом.
— Шш!.. Конечно!
Действительно, в комнате кто-то лежал на полу. Свеча освещала лежавшего только с одной стороны, поэтому половина его тела тонула во мраке. Они увидели могучий торс, обтянутый матросской тельняшкой, и огромный башмак.
Леруа вспомнил, что у входа в тупичок стоит жандарм, на площади — второй, а третий патрулирует по набережной.
— Задержим его?
— Не знаю. Он спит уже три часа.
— Оружие у него есть?
— Утром не было.
Они с трудом понимали тихий шепот друг друга, который сливался с их осторожным дыханием.
— Чего мы ждем?
— Не знаю… Я не могу понять одного: ведь он знает, что его ищут, к тому же сейчас он спит — так зачем же ему зажженная свеча?.. Внимание!
На стене нежилого дома вдруг появился желтый прямоугольник.
— Это залегли свет в комнате Эммы, как раз под нами. И отблеск падает на стену дома напротив…
— Вы обедали, комиссар?
— Я взял с собой хлеба и колбасы. - Вам не холодно? И тот, и другой уже продрогли. По небу через каждые несколько секунд скользил яркий луч маяка.
— Она погасила свет…
— Вижу… Тише.
Еще пять минут тишины, пять минут томительного ожидания. В темноте рука Леруа нашла руку Мегрэ и многозначительно стиснула ее.
— Посмотрите вниз!
— Вижу…
Черная тень мелькнула на выбеленной известью стене, отделявшей сад пустого дома от тупика.
— Она пошла к нему! — прошептал Леруа, не в силах справиться с охватившим его волнением.
Человек в комнате продолжал спать. В саду зашуршали кусты смородины. Испуганный кот метнулся по переулку.
— Нет ли у вас зажигалки с трутовым фителем? - Мегрэ не решался разжечь погасшую трубку. Он долго колебался. Наконец прикрылся полой пиджака Леруа и быстро чиркнул спичкой. Инспектор ощутил теплый запах табачного дыма.
— Смотрите!..
Оба замолчали. Человек в комнате так стремительно вскочил на ноги, что чуть не опрокинул свечу. Он отодвинулся в тень, дверь открылась, и в освещенную часть комнаты вступила Эмма. Она вошла с таким нерешительным и жалким видом, словно в чем-то была очень виновата.
Подмышкой у нее были бутылка вина и сверток, который она положила на пол. Бумага на свертке разорвалась, оттуда торчала ножка жареной курицы.
Эмма заговорила, видно было, как движутся ее бледные губы. Печально и покорно произнесла она несколько слов. Собеседника не было видно.
Что такое? Неужели Эмма плачет? На ней было все то же черное платье официантки и на голове накрахмаленный бретонский чепец. Она не успела снять фартука и поэтому казалась еще более неуклюжей, чем обычно.
Да. Эмма плакала, говорила и плакала… Она с трудом выдавливала из себя слова. Вот она прислонилась спиной к дверному косяку и закрыла лицо согнутой рукой. Плечи ее судорожно вздрагивали.
Мужчина вышел на середину комнаты и заслонил собой светлый прямоугольник окна, но тут же шагнул к двери, и опять комнату стало хорошо видно. Огромная рука схватила женщину за плечо и тряхнула так, что Эмма отлетела и едва удержалась на ногах. Она повернулась к окну. Ее лицо было бледным и измученным, губы распухли от слез.
Все это напоминало демонстрацию фильма при зажженном свете. Лица Эммы и бродяги были видны расплывчато и неясно. Их шагов и голосов не было слышно.
Совсем как в немом кино, не хватало только тапера.
Теперь говорил мужчина. Видимо, он говорил громко, этот медведь. Его голова на короткой шее, казалось, ушла в плечи, полосатая тельняшка обтягивала могучую грудь. Волосы его были острижены коротко и неровно, как у каторжника. Упершись кулаками в бока, он, видимо, в чем-то упрекал ее или ругал… А может быть, и угрожал.
Видно было, что он взбешен и вот-вот бросится на Эмму. Леруа далее дотронулся до Мегрэ, словно желая удостовериться, что комиссар рядом.
Эмма все еще плакала. Накрахмаленный чепец съехал набок, казалось, ее густые волосы сейчас рассыпятся. Где-то в стороне захлопнулось окошко, и это на мгновение отвлекло Мегрэ и Леруа.
— Комиссар… А что если…
Облачко табачного дыма окутывало обоих мужчин призрачным теплом.
Почему Эмма так умоляюще складывает руки?.. Опять говорила она. На лице ее застыло выражение ужаса, боли и мольбы, и Леруа услышал, как щелкнул предохранитель револьвера Мегрэ.
Расстояние между комнатой и сидевшими на крыше не превышало двадцати метров. Сухой треск выстрела, звон разбитого стекла — и великан будет обезврежен…
Бродяга метался по комнате. Он заложил руки за спину и от этого казался еще шире, еще приземистее. Он чуть не споткнулся о жареную курицу и яростно пнул ее ногой. Курица отлетела в тень. Эмма проводила ее грустным взглядом.
О чем говорили эти двое? Что было лейтмотивом этого патетического диалога?
Мужчина, видимо, повторял одно и то же. Но теперь он как будто говорил более вяло.
Вдруг Эмма бросилась на колени, преградив ему путь, и протянула дрожащие, умоляющие руки. Даже не посмотрев на нее, он резко отвернулся, а она, рухнув на пол, продолжала тянуться к нему.
Мужчина ходил по комнате, то появляясь в окне, то исчезая. Вот он остановился возле Эммы и поглядел на нее сверху вниз.
И снова зашагал, то приближаясь к Эмме, то удаляясь от нее. У Эммы, видимо, не было больше сил
