— Под нами земля, — сказала Марина, вдруг пожелав поддержать соседа, так мило уступившего ей свое кресло у иллюминатора.
— Под нами океан, маленькая леди, — натянуто улыбнулась стюардесса.
— Посмотрите сами, — предложила Марина.
Но стюардесса не пожелала воспользоваться ее предложением.
— Вас интересует что-то еще? — нетерпеливо поинтересовалась она.
— Да, — кивнул мужчина. — Что это за тучи такие слева по борту?
— Обычные грозовые формирования. Над Атлантикой часто возникают подобные тучи. Скоро мы преодолеем их.
— Странно, что я никогда еще в жизни не видал туч на такой высоте, хотя летаю достаточно — сообщил сосед неожиданно холодным тоном.
Стюардесса хотела ответить что-то, но не успела. Гроза, стремительно летевшая перпендикулярно полету лайнера, обрушилась на самолет.
Всё задрожало, загремело, заходило ходуном. Одна за другой открывались багажные ячейки, на головы пассажирам посыпались чемоданы и сумки, вспыхнули таблички, приказывающие не курить и пристегнуть ремни. Кто-то вскрикнул, но ограничился лишь этим — коротким криком ужаса.
Марина и ее сосед по креслам одновременно вцепились в ремни безопасности, защелкнули замки. Сквозь непонятно откуда идущий гул стюардессы кричали пассажирам о том, что нет причин для паники и всё идет отлично.
Неожиданно лайнер провалился в воздушную яму. К этому моменту за иллюминатором уже ничего нельзя было разглядеть, лишь частые всполохи молний озаряли трясущееся в болтанке левое крыло. Заложило уши, к горлу подкатил ком. Замершее от испуга сердце отказывалось гнать кровь дальше, пока не возобновится привычная гравитация.
И она возобновилась. Марину вдавило в кресло как космонавта на старте ракеты. И тут же снова бросило к потолку. Если бы не ремни, девочка с размаху врезалась бы в потолок, как это случилось с одним из пассажиров, сидевших впереди. На свою беду не пристегнувшись вовремя, пассажир при возобновлении силы тяжести упал прямо в проход меж креслами, покатился в носовую часть, отчаянно что-то вопя. Марина не слышала слов бедолаги, ибо тут же забыла о нем — новая воздушная яма вызвала тошноту и стон.
Самолет падал. Стремительно терял высоту. Иначе не могло быть. Никак. Марина, погрязшая в ледяной пучине дикого ужаса, сумела-таки оценить ту мертвую тишину, которая повисла в салоне. Люди не кричали: «Мы все умрем», не носились по салону туда-сюда, не причитали и не рыдали, а ведь именно так Марина представляла себе последние секунды жизни любого авиалайнера, терпящего крушение. Люди сидели молча, вцепившись в подлокотники кресел, и ждали.
Боже, да мы УЖЕ мертвы… И прекрасно это понимаем.
И потому никто не кричал. Ведь какой смысл кричать в такой ситуации, где от тебя совершенно ничего не зависит. Ты через несколько секунд умрешь и даже не почувствуешь того. Ты уже, фактически, труп.
А трупам незачем вопить…
Двигатели свистели и ревели, будто сейчас оторвутся от крыльев и отправятся в самостоятельный полет. Стюардессы уже не ходили по рядам, а сидели пристегнутые в своих креслах, бледные, едва держащие себя в сознании.
Бедные девушки, жалостливо подумала Марина и тут же удивилась своей способности жалеть кого-то, когда самой осталось жить лишь мгновение.
Рев нарастал. Гравитация падала. Всё говорило о том, что самолет буквально валится вниз, утратив летучесть.
А внизу земля…
Хотя разницы между тем, земля внизу или вода, Марина не улавливала. Лайнер развалится и от удара об воду — девочка это знала прекрасно.
Время растянулось. Тишина, ревущая двигателями гробовая тишина… Еще недавно всё было отлично, и вот — катастрофа. Нет смысла даже думать о спасении, ибо спастись можно тогда, когда твой самолет уже сел, коснулся шасси взлетной полосы. Но не когда он падает с десяти километров в океан… Или на сушу.
Запоздало выскочили из своих потайных гнезд кислородные маски. Но никто не спешил их надевать. И потому, как плети мертвых деревьев, раскачиваемые призрачным ветром, маски болтались над пассажирами, нагоняя еще больше ужаса.
Вводя в еще больший ступор, будто говоря: «Вы умрете. Все до единого. Так лучше смиритесь с вашей участью».
Марине отчего-то захотелось рассмеяться…
И тут же чудовищный удар сотряс лайнер. Что-то хрустнуло в спине Марины, выскочили изо рта несколько зубов. Грохот и рев рвущегося металла оглушил всех до единого пассажиров.
Вот он, момент смерти, отстраненно подумала девочка. Мир для нее уже перестал существовать, лишь последнее осталось в нем, осталось всего на секунду — это расположенное впереди чужое кресло.
Еще один толчок, новый удар, и сознание Марины затмилось. А может, то был дым, ворвавшийся в салон. Ибо видела Марина, как вспыхнул левый двигатель лайнера, как оторвался он затем и исчез где-то позади, а огонь с жутким воем бросился по крылу, где хранится в любом самолете топливо. Авиационное топливо горит очень хорошо. Очень. И потому оно мгновенно взорвалось там, в баках, а жидкий огонь, будучи пострашнее напалма, хлынул в салон самолета. Пристегнутые ремнями безопасности люди сгорали заживо и даже не кричали. А может и кричали, но их крики тонули в общей какофонии катастрофы.
Последнее, что смогла увидеть Марина — это улетевшее куда-то кресло, располагавшееся перед нею. После чего пришла жаркая волна пламени…
В беспамятстве девушке приходили странные видения. Катастрофа самолета, в которой она стала единственной уцелевшей. Толпа корреспондентов, желающих растерзать маленькую девочку. Каменные лица службы безопасности какой-то могущественной организации вроде ЦРУ, заталкивающие совершенно целую девочку в салон черного «BMW». Трясущиеся руки и синие губы — от переживаемого шока. За окном автомобиля огромное поле горящих обломков, дыма и смрада. Несколько вертолетов парят над объятыми пламенем останками авиалайнера, мелькают повсюду проблесковые маячки спасательных служб.
Марина осталась единственной выжившей в авиакатастрофе. Она в тот день еще не могла полностью осмыслить случившееся, не могла всерьез задуматься, КАК можно уцелеть в упавшем с десяти тысяч метров самолете.
А каменные лица везли ее прочь от папарацци, от маячков и горящих обломков. Везли в ближайший аэропорт, где на частном реактивном самолете Марину быстро переправили к родителям в их загородную резиденцию. К настоящим родителям.
Отец ее работал на правительство, занимался изучением каких-то веществ, свойств, материалов, явлений. В общем, отец был известным и очень дорогим ученым. А мать… Мать Марина вспомнить не могла.
Мой отец был американским ученым. Ученым, а не бизнесменом с Украины. Мои украинские родители — не родные.
Девушка даже в беспамятстве сильно поразилась этому открытию. Выходит, она когда-то жила в Штатах, в большом особняке, по выходным и праздникам летая в Европу. Она жила совершенно иной жизнью, пусть и похожей, но затем… затем пришла тьма. Тьма накрыла разум непроницаемым, плотным одеялом, и стерла память. Марина никогда не вспоминала о жизни в США. Более того, она имела четкие воспоминания о детстве, прожитом на Украине.
Как это понимать? Откуда у меня двойные воспоминания о прошлом?
Девушка отрывками, обрывочными фразами вспоминала многочисленные разговоры настоящего отца, которые тот вел иногда по телефону, иногда — со своими гостями в рабочем кабинете. Фразы эти теперь обретали определенный смысл и кое-что объясняли. Но опять же — не до конца.
Марина не была уверена, верны ли воспоминания, на самом ли деле всё обстоит именно так. Обстояло так. Но уверенность забиралась всё глубже в душу девушки. Уверенность, что и катастрофа авиалайнера, и
