карьеру, и он был бы горд собой, работал бы с большей уверенностью. То, что его судьба сложилась иначе, зависело от условий. Не успел он даже подумать о карьере, об учебе сверх подготовительных курсов, которые окончил в молодости, как пришлось выполнять различные задания. Вот он и привык к этому. А нынче? Уж в годах, впереди только старость, подслащенная сахарной болезнью. Несколько лет в родительском домике, а там… того гляди, и дом престарелых. Найти бы какую-нибудь женщину, не исключено – появилась бы и другая перспектива. Но лучше об этом не думать. С того момента, как его оставила жена, он словно бы обозлился на всех женщин. Они нравились Каласу, но доверять им не стоило. У него не было ощущения, будто он что-то в жизни упустил и не добился никакого личною успеха. Личным успехом для него была повседневная работа, доставлявшая удовольствие, самые будничные обязанности, которые другим отравляли существование. Он любил свою службу и, хотя некоторые сослуживцы были ему не по нраву, умел сработаться и с ними. Личная жизнь всегда была для Каласа чем-то второстепенным. И жена нередко ставила ему это в упрек. Лейтенант Врана – человек современный, излишнего усердия на работе наверняка не проявляет, да и к чему это? Безусловно, он примерный отец, семье наверняка уделяет не меньше внимания, чем службе, но историю с Крчем он все-таки распутал, да еще расследовал и другое дело, более мудреное и замысловатое. Да, Якуб Калас желал ему успеха, хоть и не симпатизировал. Недолюбливал он молодых. Может, лишь потому, что у самого не было детей и он на все смотрел с позиций своего возраста и не понимал, что новое поколение всегда иное, во многом иное, чем предыдущее. Правда, его настороженность к молодым не мешала ему поддерживать с ними добрые отношения. Конечно, со старшими он чувствовал себя лучше, но это ничего не значило. Юлия Крчева по возрасту была ему близка, а тоже его разочаровала! Оказалась совсем другой, чем он полагал. Вот люди! Думаешь о них, философствуешь, сочиняешь теории, рассуждаешь – и вдруг видишь, что все пустое, жизнь решает все по- иному, по-своему, впрочем, об этом уже шла речь… А Юлия… Он жалел ее, сочувствовал, старался ее щадить, а ведь она, наверное, считала его дураком. Хитрая, двуличная женщина! В конце концов выяснят, что и ей место на скамье подсудимых. Какой позор!
От всех этих мыслей и переживаний у Каласа разболелась голова. Он возненавидел Юлию Крчеву и охотно бы все ей высказал. Но в тот день он больше не выходил из дома. Только на следующее утро отправился автобусом в город.
24. Вы вправе его покарать, я вправе его любить
Милиция уже второй год располагалась в новом здании. Якуб Калас работал еще в старом помещении, походившем на заброшенный замок: двери кабинетов открывались тогда в холодный коридор со сводчатым потолком. Новое здание возвели невероятно быстро в центре городка. В нем много света и воздуха, как в большинстве новых построек. Сплошное стекло. Панели и кондиционеры. Но Каласу все здесь казалось неуютным. Местом его службы остался «замок». Там ему было по-домашнему хорошо, старые крепкие стены представлялись надежной защитой. Лейтенант Врана в такой защите не нуждался. В новом, красиво обставленном кабинете он чувствовал себя превосходно. Сидя за массивным письменным столом, лейтенант руководил работой всего отдела, терпеливо выслушивал каждый рапорт, не терялся в любой непредвиденной ситуации. Не удивило его и неожиданное появление Каласа. Он приветствовал бывшего коллегу широкой улыбкой, точно и этим подчеркивал свое профессиональное превосходство.
– Я хотел вас спросить, – без вступления начал Якуб Калас, – кто вам сказал, что Юлия Крчева знала… то есть… точнее – видела, как молодой Лакатош бросил ее мужа… под забор.
Лейтенант Врана сразу нахмурился, поведение Каласа как-то не укладывалось в его сознании. Что за странный человек! Неужели он никогда не изменится? Вечно чем-то неудовлетворен! Сначала хочет до всего докопаться, а когда кое-что разузнает, не верит следствию, выпытывает, точно хотел бы услышать совсем иное! Раньше приставал с Бене Крчем, теперь – с Юлией!
– Молодой Лакатош мне сказал, товарищ Калас, – сдержанно ответил лейтенант. – Сказал, что Юлия все видела.
– А кто эти показания подтвердил?
– Предварительно, само собой, никто, – ответил Врана. – А почему вы спрашиваете? Разве это так уж важно?
– Важно, лейтенант, – с облегчением отвечал Якуб Калас, не обращая внимания на недовольную мину молодого криминалиста. – Ведь тогда Юлия Крчева, поймите меня правильно, вообще к делу непричастна.
– Причастна, дядюшка, причастна! – резко возразил лейтенант. – К этой истории все причастны! Все до единого! И ваша Юлия Крчева! Я изложу это на бумаге и передам прокурору! Никакие знакомства им не помогут, нет таких имен, которые бы я не упомянул! А Игор Лакатош выложил все как на духу.
– Имена меня не интересуют, – стоял на своем Калас. – Все это дельцы да спекулянты! Спокойно можете их судить и сажать! Меня занимает другое: Юлия не знала, что Бене лежит на дожде, под оградой… Она бы ему помогла. Я не верю, чтобы она так долго притворялась. За это время не выдержали бы нервы и у более крепкой натуры!
– Я не психолог, – отвечал лейтенант Врана, – так что никаких премудростей от меня не ждите, но одно могу сказать, одно я сразу заметил: Юлия Крчева точно такая же, как и все в компании Лакатоша!
Уходил Калас разочарованный. Хуже всего было то, что свое разочарование он не сумел скрыть. Напрасно лейтенант Врана пытался его задержать и чем-нибудь развлечь, Каласа не рассмешил даже новый анекдот. Казалось, все, что ему дорого, рассыпается на его глазах. Еще вчера он порицал Юлию Крчеву, еще сегодня утром считал, что ее ненавидит, а теперь вообще не знает, что о ней и думать. «Зря только расстраиваюсь», – ругал он себя. Но это не помогало. Сознание, что все уверены и один он сомневается, лишало его сил. Нет, он не имеет права поддаваться субъективным ощущениям, и даже личная симпатия к Юлии его не оправдывает, нельзя размышлять то так, то эдак, нельзя закрывать глаза на обоснованное подозрение. И все же человек в нем бунтовал против бывшего старшины милиции. Он догадывался, как все обстояло на самом деле, но не находил в себе сил смириться с правдой, пока еще не находил… Точно боялся: если он поверит, что лейтенант Врана прав, – это еще больше усугубит его одиночество.
Однако был на свете человек, который не меньше его страдал от одиночества. Доктор Карницкий.
Якуб Калас пошел в ресторан, где они с доктором пережили, просидели и утопили в вине не один вечер, где создавали, выдумывали свои «дела», рассказывали друг другу разные истории и развлекались ими. Но в тот весенний день даже вид привычного столика не принес Каласу успокоения. Доктора Карницкого в ресторане не было. Кельнер сказал, что старик не появлялся здесь уже два дня. Каласа это не удивило. Доктор знает о неприятностях, возникших у сына; понятно, почему последнее время ему не хочется показываться на люди. Единственное, что мог сделать Калас, – это зайти к доктору домой. Он не раздумывал, чем может кончиться такой визит. Следствие было закончено, и его результаты не давали удобного повода для разговора, по крайней мере для такого, который бы не задевал самого Карницкого. И все же Якуб Калас направился к новому кварталу, где жил адвокат. Лучше неприятный разговор, чем одиночество! Быть может, и старик обрадуется, что ему есть с кем отвести душу, что не все от него отвернулись – ведь наверняка найдется немало таких, кто будет осуждать старого юриста, узнав, что его сын, врач, изменил присяге. Искренне возмутятся, оседлают коня человеческого злорадства и будут на нем
