пахте. Полупрозрачные сырники с яйцом и хлебной крошкой громоздились подле стоящего рядом масла. Это был обычный чарлстонский завтрак.
Пока дамы беседовали между собой, Стюарт хвастался перед Пинкни собственными подвигами. Вместе с другими чарлстонскими парнями, которые были слишком молоды, чтобы идти на войну, Стюарт после школы должен был дежурить при новой артиллерийской батарее конфедератов, возведенной на берегу реки Эшли.
– Собачья работа, надо сказать. – Стюарт разыгрывал скромность. – Мы доставляем почту, приносим воду и пересчитываем снаряды, защитные мешки с песком и прочее. Если янки изловчатся и соорудят батарею на противоположном берегу залива Ваккамау, они выбьют нас с моста к дороге на Саванну. Мы готовы к тому, что поблизости вот-вот начнут рваться ядра.
– Стюарт, отложи бекон и возьми вилку, – перебила Мэри.
Стюарт, нахмурившись, повиновался.
– Пальцы были созданы раньше вилок, – пробормотал он.
Пинкни прибегнул к салфетке, чтобы скрыть улыбку.
– Далеко ли от огневой точки ипподром?
– Она прямо на ипподроме. Хватает места и для повозок с провизией, и для свалки, а конюшни пригодились для армейских лошадей.
Стюарт вдохновенно описывал находчивость генерала Борегара.
Пинкни слушал его краем уха. Мать писала ему о разрушенном центре города, о сгоревших домах, об улицах, полных битого стекла, о садах, заросших сорняками; но он не думал, что Чарлстон пострадал непоправимо.
Дома можно подправить или вновь отстроить. И жалобы Мэри на отсутствие бальных зал не производили на него впечатления. Жизнь города текла почти как всегда. Но потеря ипподрома, конечно, огорчила его. Величайшим событием в его жизни до войны была неделя скачек. Пинкни любил обсуждать с владельцами достоинства их животных, привезенных из Саратоги, Англии и Ирландии. И волнение состязаний, несмотря на то, что его ставки были значительно меньшими, чем ставки взрослых, производило на его душу сильнейшее впечатление, с которым ничто не могло сравниться, даже устраиваемые отцом визиты в изысканно благоухающий дом на Чалмер-стрит, который обслуживал только джентльменов. Пинкни не успел выиграть ни одного приза, тогда как его отец много раз бывал победителем, и все же юноша возлагал большие надежды на жеребца по кличке Гордость Мэри. Но война разочаровала его. Жеребец находился теперь где-то в Виргинии – один из сотни чистокровных скакунов, переданных чарлстонцами кавалерии конфедератов. Пинкни удавалось не думать о том, что происходит в Чарлстоне. Но сейчас это захватило его. Война изувечила все то, за что он ушел сражаться.
– Ты готов, Пинкни? – Голос Джулии вывел его из мрачной задумчивости. – Будут приходить с визитами.
– Сейчас, тетя Джулия. – Пинкни положил на стол салфетку и пошел вместе со всеми в гостиную.
Круглый год чарлстонцы были заняты тем, что наносили и отдавали визиты: поздравляли молодых матерей и молодоженов с новосельем, обменивались новостями о детях и родственниках, сплетничали, выражали взаимное восхищение садами и делились друг с другом горем. Перед ежегодными поездками в деревню соседи приходили попрощаться. Вернувшись с плантаций, заходили сообщить о своем приезде и расспросить о городских событиях за месяц отсутствия. Каждый знал, в какие дни та или иная семья дома и ждет визитеров. В некоторые дни, как, например, на Рождество, взаимные посещения были менее упорядочены. Иные наносили визиты утром и принимали визитеров днем. Другие поступали наоборот. Когда посетители не заставали хозяев дома, они оставляли визитные карточки и рождественские открытки – залог того, что визит будет возвращен. Не сегодня, так завтра или послезавтра.
Трэдды и мисс Эшли принимали рождественские визиты утром. В течение трех часов приходили и уходили люди. Порой человек тридцать гостей пили в большой гостиной чай или херес с сырным печеньем. Отчетливая мелодия чарлстонского говора звучала чинным бедламом, который пронизывал легкий английский акцент Пинкни.
Обед был, как обычно, в половине третьего. Лиззи позволили сесть вместе со взрослыми по случаю Рождества, но она угощалась недолго. Девочка с обожанием смотрела на Пинкни, она заткнула ладонями уши, а он взорвал ее хлопушку. Призом оказался браслет из поддельного жемчуга. Пинкни помог Лиззи надеть браслет на руку. В хлопушке Пинкни было ожерелье, под пару браслету. Пинкни дал его девочке, Лиззи восторгалась так шумно, что мать пригрозила отослать ее из комнаты:
– Леди говорят спасибо, а не визжат, как поросята. Обед продолжался. Как и повсюду в Чарлстоне, блюда предлагались на выбор. И всегда подавали рис, основу плантаторской экономики. Все чарлстонцы ели рис каждый день, иногда даже два раза в день. Когда слуги принесли суфле, фруктовый торт и ореховый пирог, Пинкни отрицательно помотал головой.
– Сладкое оставлю на ужин, – сказал он. – А теперь, леди, я должен посоветоваться с вами относительно своего распорядка. Могу ли я завтра не пойти на танцевальный вечер к Уоллерам?
– Нет, нет! – Мэри была непреклонна. – Мы идем ради Луизы, я уже обещала ее матери, что ты там будешь. Мужчин так мало, что даже не с кем танцевать. Ты ей понадобишься, Пинни.
– Хорошо. Тогда я прямо сейчас отправлюсь на плантации. Я предполагал поехать туда завтра утром, но никогда не удается вернуться вовремя.
Мэри начала выдвигать весомые причины, почему Пинкни должен сопровождать ее в дневных визитах, но Джулия перебила сестру:
– Хватит болтать, Мэри. Мне нужно кое о чем поговорить с Пинкни. – Она взглянула сквозь дверной проем на кладовую для столовой утвари. – Мы пойдем в библиотеку. Он и я.
В комнате с высоким потолком, уставленной книгами, Джулия подошла к письменному столу с двумя тумбами, обитому сверху кожей, и отперла один из выдвижных ящиков. Пинкни почувствовал еще большее обожание к своей тетушке, когда увидел документы, которые она оттуда достала. Это были приходо- расходные книги Карлингтона, плантации Трэддов. Джулия пояснила основные пункты: порт, который является основным источником дохода, блокирован, и невозможно вывезти тонны риса. Операция обходится слишком дорого.
– Посмотри, Пинкни. Ты живешь на основной капитал. А вот мой капитал на сегодняшний день. По мере
