Наступили ранние зимние сумерки. Из-за клубов дыма, который поднимался над горевшим поместьем Миддлтонов и пеленою плыл над рекой, они наступили даже раньше, чем обычно. Вскоре почти ничего не стало видно. Все усилия Джулии могли пройти втуне.
– Пэнси, – сказала она, – зажги керосиновую лампу и поставь под корзину для бумаг.
Сказав это, Джулия закашлялась. В холле пахло, как из отверстой могилы. С люстры свисали три протухших оленьих окорока. Тошнотворный сладковатый запах гниющего мяса заглушала резкая вонь скипидара, которым были обрызганы коврики и занавески.
До Джулии донесся нестройный топот копыт. Противник приближался. От неожиданности Джулия едва не подскочила. Спокойствие, яростно сказала она себе. Топот сделался приглушенней. Джулия приникла к окну. Да, лошади скачут прямо к дому по усыпанной гравием дорожке. Сердце учащенно забилось. Джулия забыла и зуд, и страх. Она была как игрок, поставивший на карту все. Джулия чувствовала жар и сильное возбуждение.
– Пэнси, – шепнула Джулия, – они идут. Развяжи меня.
К дому по широкой гравиевой дорожке скакал отряд кавалеристов. Впереди был сам Килпатрик, прославившийся как наиболее жестокий из офицеров Шермана.
– Все как будто заброшено, – заметил он. – Наверное, работники разбежались.
– Выйдут из лесу, когда начнем готовить ужин, – засмеялся его спутник. Он откашлялся и сплюнул на мраморные ступени.
– Вернись к колонне, пусть подтягиваются сюда. Здесь мы заночуем, а наутро устроим поджог.
Помощник тронул поводья своей усталой кобылы.
Прежде чем он коснулся ее боков шпорами, высокая парадная дверь распахнулась и из дома вышла изможденная, похожая на пугало женщина, неся перед собой керосиновую лампу.
– Слава Богу, – прохрипела Джулия. – Есть ли у вас в полку доктор? В моем доме шестьдесят черных больны оспой, и я уже не в состоянии ухаживать за ними.
Она подняла над головой раскачивающийся светильник. Ее распухшее пятнистое лицо и руки озарились колеблющимся светом, чтобы уйти во тьму и появиться вновь. Позади Джулии, скрываясь во мраке холла, Пэнси махала двумя широкими веерами пальметто, подгоняя к выходу тяжелый воздух.
Килпатрик и его спутник, натянув поводья, осадили лошадей.
– Ничем не можем помочь, – крикнул один из них, – отойдите подальше!
Джулия качнулась вперед, протянув руку к поводьям лошади Килпатрика.
– Вы должны мне помочь, – простонала она. – Четверо уже умерли, и у нас нет сил похоронить их. Помогите.
Запах от нее исходил отвратительный. Килпатрика будто кипятком ошпарили.
– Господи Иисусе, – простонал он, – бежим отсюда!
Оба всадника поскакали к отряду. Вслед им неслись крики Джулии:
– Помогите, помогите!
Ответом ей был барабанящий стук копыт.
Когда отряд скрылся вдали, Джулия Эшли расхохоталась. Внезапно ослабев, она села на ступени и хохотала, пока слезы не потекли по распухшим щекам.
– Пэнси, – позвала она, – дай мне настойки ромашки. Зуд будто огонь.
КНИГА ВТОРАЯ
1865
7
Джо Симмонс, по прозвищу Тень, сидя на веслах давшей течь лодки, ругал отлив; они с трудом продвигались вверх по течению реки Купер. Время от времени паренек оборачивался, озабоченно поглядывая на Пинкни, который сгорбившись спал на передней скамье. Да, Симмонс надеялся, что это всего лишь сон, путешествие из Виргинии в Чарлстон было несказанно утомительным.
Но теперь они почти добрались. По правую руку от лодки в реку вдавались остатки пирсов и складов. Острый запах горелой древесины причудливо смешивался с тяжелым сладковатым ароматом жасмина и глицинии, навеваемого из разросшихся городских садов.
Вдруг сумеречное небо озарилось ярко-алой вспышкой. Точь-в-точь будто разорвался снаряд мортиры. Джо рывком бросился на дно лодки – в мутную мелкую лужу. Лодка качнулась, Пинкни проснулся и поднял голову.
– Какого черта? – пробормотал он. Джо сел.
– Не может быть, чтоб стреляли. Проклятая война кончилась.
О капитуляции Ли им сообщили солдаты Объединенных Сил – в ту ночь, когда Пинкни и Симмонс спали в заброшенном железнодорожном вагоне.
Они с тревогой взглянули на небо. Оно вновь осветилось, но на этот раз желтым и зеленым. Это был фейерверк.
– Просто не верится, – сказал Пинкни и рассмеялся. – Наверное, празднуют наше возвращение домой.
Смеялся он хрипло, но от души. Долгие месяцы он сомневался, что когда-нибудь вернется в родной город, а теперь вот загадочный салют празднично расцвечивает белый шпиль колокольни Святого Михаила. Он снова в Чарлстоне. Пинкни вдыхал сладостную затхлость голубовато-черных отмелей, обнаженных
