– Да, я вполне понимаю, – проговорила Эдит. – Мы-то с Годардом живем бок об бок и вместе ведем свои дела. Я, конечно, управлялась с таверной в одиночку целых пять лет после смерти моего первого мужа, но теперь и представить себе не могу, как обойтись без Годарда.
Кэтрин поджала губы.
– Если Генрих возьмет верх, тогда Оливер, наверное, получит обратно свои земли, но ни на что нельзя рассчитывать. Пока мы существуем одним днем.
– Думаешь, Генрих на этот раз возьмет верх, с третьей попытки?
– Думаю, что никому не победить, разве что договорятся, – задумчиво сказала Кэтрин – Бароны Стефана поддерживают его ради дружбы и из-за присяги, но вряд ли они встанут на сторону Евстахия. Им хочется, чтобы следующим королем был Генрих, так что, может быть, они предпочтут держаться подальше от очередной войны за права. Будут небольшие стычки и перестрелки, борьба за позиции, но в конце концов бароны решат, и решат они в пользу Генриха.
– Тогда остается молиться, чтобы это произошло поскорее, – заметила Эдит.
– Аминь, – перекрестилась Кэтрин.
Мирная передышка кончилась: ее прервали возбужденные голоса. Дверь с треском распахнулась, и в комнату влетели два маленьких мальчика, крутясь, как дервиши. По пятам за ними неслась Розамунда. Годард и Оливер, погруженные в разговор, вошли значительно спокойнее.
– Мама, мы видели жеребенка! – громко объявил Генрих и вцепился в Кэтрин, заставив ее опустить колени и взять его на руки. Он не только носил имя своего королевского крестного, но, похоже, перенял изрядную долю кипящей энергии принца. Его волосы были слегка рыжеватыми, а глаза зеленые с ореховым оттенком, как у Кэтрин.
– Неужели, солнышко?
Генрих энергично закивал и тут же принялся описывать, хотя ограниченный запас слов затруднял это непростое занятие. Темноволосый сероглазый Саймон пытался помочь. Мальчишеские голоса становились все громче. Розамунда поморщилась и зажала пальцами ушки.
– Тихо! – взревел Оливер, перекрыв своим мощным баритоном все остальные голоса.
Повисла тишина, но отнюдь не мертвая. Мальчишки не заплакали, не испугались, а просто уставились на отца круглыми укоризненными глазами.
– Вот так лучше, – сказал Оливер, сурово посмотрев на них и сопроводив свои слова сухим кивком, хотя дрогнувшие уголки губ едва не испортили все впечатление. – Что подумают хозяева о ваших манерах?
Эдит улыбнулась. В уголках ее глаз собрались веселые морщинки.
– А, мы привыкли к такому, – откликнулась она. – Хотя обычно нашим посетителям нужно выпить кружечку другую эля, чтобы начать так орать. Не надо так уж нападать на котят. Их приятно слушать.
– Галки галдят, посчитай котят, – сказал Оливер, шутливо дернув Розамунду за прядку, и подхватил Саймона на руки. – Шумные котята.
– Неужели ты предпочел бы обойтись без них, чтобы было тихо? – спросила Эдит.
Оливер поцеловал сына.
– Даже самый громкий их крик возвращает мне рассудок. Конечно, было бы лучше, если бы они могли сидеть хоть минутку спокойно, как настоящее золотко, но, когда тебе всего три года от роду, не стоит требовать слишком многого.
Они все сели ужинать цыплячьим бульоном Эдит. Генрих и Саймон поглощали его с удовольствием и даже не слишком свинячили. Это были крепкие, подвижные дети, крупные для своего возраста, очень похожие по фигуре на Оливера. Очень изящная темноволосая Розамунда ворчала на грязь, которую они развели, и держалась, как настоящая леди, чем очень гордилась Кэтрин, – и Оливер тоже. Это было видно по выражению его серых глаз. Пусть не все улажено, но жизнь хороша и, как уверяла себя Кэтрин, будет еще лучше.
Этой ночью они с Оливером легли на постель в комнате, где уже ночевали прежде, в те дни, когда она была еще сараем. Мальчики спали вдвоем на куче соломы, покрытой, чтобы она не колола, овечьей шкурой. Розамунда дремала рядом с ними; ее дыхание смешивалось с дыханием малышей.
– Завтра в Бристоль, – тихо проговорил Оливер в волосы Кэтрин.
Она улыбнулась и прижалась к нему, прошептав:
– Тушеные угри.
Его грудь содрогнулась от безмолвного смеха. Он заключил ее в объятия, и они прижались рот ко рту, бедро к бедру. С тех пор как дети подросли, они стали настоящими мастерами в том, как заниматься любовью молча, и пользовались любой представившейся возможностью.
Забавно, думала Кэтрин, пока Оливер углублялся в нее, а она сжимала его ногами: Луи требовал, чтобы она для него кричала и стонала, а теперь ее принуждают к полнейшей тишине. Она крепче вцепилась в Оливера и изогнулась, сжав зубы, с напряженным горлом и тающим лоном. Слишком редко выпадали возможности. Его уста закрыли ее губы в страстном поцелуе, и они затряслись вместе, впивая радость друг друга с каждым содроганием, пока не обессилели.
Он приподнялся на локтях и собрал губами пот с углубления на ее горле. Кэтрин закрыла глаза, подставив шею. Ощущение его близости рассылало по ее плоти заключительную легкую дрожь удовольствия.
– Завтра в Бристоль, – повторил Оливер.
– Тушеные угри, – отозвалась она, подавив смешок.
– Генриха не будет там еще примерно неделю, но он превратит Бристоль в одну из своих опорных баз. Я хочу, чтобы ты осталась там с детьми, когда я уйду.
Кэтрин открыла глаза и всмотрелась в его лицо в полоске лунного света, падавшей через окно.
