ногой труп. — Конечно. Ты убил его, Престин. Я просто помог ему пойти этим путем.
Престин снял пиджак и попытался частично вытереть грязь. Далрей начал освобождать мертвых Хонши от оружия. Он оставлял броню. Осмотревшись, Престин нагнулся и поднял шлем, откатившийся в сторону. Он осмотрел пучки волос.
— Скальпы?
— Скальпы? — Далрей выглядел озадаченным. — Я выучил язык иного мира, эйтальянский, но этого слова я не знаю…
Престин объяснил.
Далрей смялся, словно это была хорошая шутка.
— Идея та же. Но не волосы с головы. Это половые волосы. У Хонши есть чувство юмора, которого не хватает вашим краснокожим.
Престину это не показалось смешным. Он держал шлем и смотрел на волосы. Затем он со звоном отшвырнул его.
— Здесь, в Айруниуме, мужчина должен быть мужчиной, друг Престин, упрекнул его Далрей. — Никакой помощи от государства здесь ждать нельзя.
Он задрапировал Престина оружием и вытащил свою холщовую сумку. Он с силой воткнул ее между полом и стеной, взвалив сверху все три тела. Казалось, что ему нравится его работа.
— Мы не можем идти дальше. Эти туннели сейчас не заминированы — я убедился в этом — но похоже, что они хорошо патрулируются. Мы сделаем это здесь.
— Сделаем что?
Еще до того, как он закончил, Престин понял.
Далрей достал длинный кусок веревки и обычную коробку земных кухонных спичек из своего мешочка на поясе. Он вклинил фитиль глубоко в сумку и пошел назад, пропуская его между пальцами. Престин заверил его, что не будет стоять рядом.
Когда Далрей поджег фитиль, он непреодолимо напомнил Престину человека, занимающегося любимым делом.
Затем они скакали, как зайцы, по проходу, мимо сверкающих стен, инкрустированных драгоценностями. Мечи звенели в унисон, но Далрей вырвался немного вперед, и Престин, забыв о шуме, припустил за ним, как сумасшедший, чтобы не отстать. Они почти достигли подножья вырубленных в земле ступеней, когда раздался оглушительный взрыв, потрясший воздух в туннеле позади них.
Престина бросило на драгоценную стену.
Далрей, одной ногой на ступеньках, посмотрел вверх и вскрикнул.
Сверху, громче и громче с каждой секундой, раздавался грохот сдвигавшейся скалы, похоронившей их заживо.
6
Далрей с силой оттащил Престина от вырубленных в земле ступеней. Они припали к узкому углублению, вырубленному в скале из живых драгоценностей; их уши звенели от резкого шума падающих драгоценных камней, их глаза ослепли от крупной пыли и поднявшихся туч обломков породы; одна- единственная вспышка камня могла ослепить их навечно, если бы она поразила их глазные яблоки. Престин, закрыв руками лицо, почувствовал, как его безжалостно сковал страх.
— Я не ожидал этого! — сказал Далрей, задыхаясь.
— Сколько пороха ты использовал? — Престин позволил поднявшемуся в нем негодованию побороть страх. — Ты имеешь об этом представление?
— Конечно, нет! — Далрей выплюнул набившуюся ему в рот пыль и обломки породы. Пыль кружилась над их головами, вылетев назад и поднявшись из-за сопротивления воздуха падающим секциям кровли выработки. Сверкающая серая масса обломков и породы лилась вниз по ступеням, стирая их начисто. Шум был похож на ад субботних сверхурочных часов.
Престин уткнулся глубже в расщелину.
— Если бы Ноджер был здесь, я — я бы засунул его в камнепад! — Далрей был на взводе. — Он сказал, что все пройдет хорошо — еще один удар для нашей свободы, так он говорил! Почему… я…
— Кто такой Ноджер?
— Он? Он самая безмозглая, самая бесполезная, самая грешная куча отбросов по эту сторону Капустного Листа. — Далрей перестал кричать и вытер исцарапанными пальцами пыль и пот с лица. Его борода затвердела от пыли. Их волосы и брови делали их похожими на мельников.
— Оно прекращается.
— Ради Амры, хоть бы это только не значило, что осела вся кровля. Тогда мы будем похоронены заживо.
— Я думал. — Престин сглотнул и почувствовал вкус мертвой пыли. — Я думал, мы уже похоронены.
— Может быть, и так. Но мы этого еще не знаем. Это приведет Хонши, Трагов, целую толпу, может, даже несколько Валчини собственной персоной. Он встал и начал яростно сбивать пыль со своей зеленой одежды. — Мы должны найти выход отсюда до того, как нас поймают.
Один-единственный взгляд на ступени убедил Престина в том, что никто не сможет подняться или спуститься по ним, пока на это не будет потрачен миллион человеко-часов с лопатами. Он почувствовал сухость во рту.
Он покорно последовал за Далреем по разбросанным по коридору обломкам породы. У него болели глаза и ступни, а его рот был более сухим, чем пыль от породы, от которой затвердел его язык.
— У тебя случайно, Тодор, не найдется чего выпить?
— Нет. А кто дал тебе разрешение использовать моек личное имя?
— Твое личное имя?.. О — я думал, что это титул, как, мистер… Престин безуспешно облизал губы и бросил тревожный взгляд на меч Далрея. Зеленый гной был стерт с него об одежду Хонши, но память о нем сохранилась. В частности, запах.
— Тодор — это мое личное имя. Я не знаю твоего.
— Роберт. Роберт Инфэми Престин.
— Итак, Роберто…
— Боб.
— Боб. У нас нет воды. Мы будем идти, пока не найдем выход. Если придется убивать стражников, Хонши или Трагов, мы будем это делать. Мы не можем позволить себе проиграть сейчас из-за слабости тела. Si?
— Si, — ответил Престин и быстро пошел вслед за вожаком.
Они дошли до места, где их оригинальный взрыв опустил потолок и привел в движение камнепад в лестничной шахте, и Престин заинтересовался, что Далрей собирается делать дальше. Было вполне очевидно, что они не могут продолжать путь. Пыль все еще безумно кружилась в воздухе, сквозь нее сверкали мрачным настойчивым отблеском, даже не блеском, драгоценные камни, и у Престина жутко болели глаза.
— Сюда. — Далрей грубо поволок его к стене.
Перед ними открылась расщелина, не больше восемнадцати дюймов в ширину. Далрей легко проскользнул в нее. Престин последовал за ним и хоть и с большим трудом, но все же пролез. Далрей знал, что делал. Запрет на шум давно уже не действовал, и пока они медленно продвигались вдоль пролома, Престин слышал веселое бряцанье мечей и дротиков об инкрустированные стены. Одно было хорошо — через пролом в стене шел свет.
Пот обжигал его, он задыхался, его руки и ноги болели, но он все еще карабкался вслед за Далреем, боясь, что если он остановится, чтобы вдохнуть свежего воздуха, то отстанет.
Сколько времени он пробирался и пробивался, он не знал; он не смотрел на свои наручные часы, так как ощущал, что не может определять время в этой сумасшедшей вселенной.
