Там же
Каждый человек имеет право быть дураком, и с этим невозможно спорить; но ведь и правом этим надо пользоваться скромно и умеренно. Евреи глупее всякого животного, если воображают, что в случае революции немецкие правительства станут защищать их. Нет, евреев принесут в жертву народной ненависти; правительства будут стараться откупиться этой ценою у революции. В Индии, когда желают убить гремучую змею, то выпускают против нее быка; она пожирает его, и так как после этого становится неподвижною, — ее убивают. Евреи будут быками, которых отдадут на съедение революции.
Там же
На днях кто-то спросил Гейне, чем его политические убеждения отличаются от моих. Гейне ответил: «Я — обыкновенная гильотина, а Берне — паровая».
Там же
ГУМАНИЗМ МАРКСА
Существует серия идей, которые сводятся к тому, будто внук трирских раввинов Мордехай, или Карл, Маркс (1818–1883) украл у своего народа одну из древних его идей, а затем предал его и предрек ему бесславный конец. Во всех подобных концепциях столько же глупости, сколько злопыхательства.
Утверждать, что Маркс был плагиатором на том основании, что его идея об «избранности» пролетариата в новое время является-де сколком с вековечной библейской тезы об избранности еврейства — так же смехотворно, как говорить на том же основании, что идеи Маркса — насквозь еврейские. Единственное, что идея об «избранности» рабочих имеет общего с «избранничеством» евреев, — это ее ограниченность во времени. Что же касается догадки о родственности Маркса еврейской духовной традиции, — об этом следует говорить громче, но, конечно же, на основании других, глобальных представлений.
Эта родственность проявляется прежде всего в том, что, подобно библейским Пророкам, свою принадлежность к еврейскому мышлению Маркс проявил в неприятии сектанства и в утверждении универсализма; подобно наиболее известным из своих предков, Моисею и Христу, Маркс создал универсальную теорию, объемлющую жизнь и интересы любого человека, независимо от его прошлого и настоящего, теорию, которая по своей распространенности и практической эффективности обрела масштабы мировых религий. С библейскими Пророками роднит Маркса не только дух универсализма, не только, так сказать, социальный гуманизм (понятый как безоглядная и бескомпромиссная страсть к справедливости, т. е. к равноправию человека в обществе), но и гуманизм, так сказать, феноменальный, понятый в качестве любви к человеку, как к единственному на земле существу, повторяющему «образ и подобие Бога» и воплощающему такие божественные категории, как способность мыслить и переживать.
Пророки восставали против идолопоклонства прежде всего потому, что оно ущемляло величие человека и оскверняло естественный порядок вещей уже тем, что бросало людей на колени перед созданиями и предметами менее ценными, чем человек. Точно так же марксова неприязнь к капитализму восходит, помимо библейского принципа равноправия людей, к непримиримости с фактом «при-даточности» человека производству. Потомок раввинов, Маркс обличает жизнь, логика которой низводит человека в разряд машины, «средства»: нечто постороннее, т. е. производство, обретает значение «цели», идола, оставляя человеку унизительную роль идолопоклонника.
Истинность марксовых идей, как правило, подвергают сомнению двумя такими вопросами: а) если проклинаемый им капитализм античеловечен, отчего тогда он продолжает создавать сугубо человеческие ценности? б) если проповедуемый им социализм человечен, отчего тогда социалистическая практика так часто античеловечна? Оба вопроса резонны и эффектны, но оба же вполне отразимы.
Поскольку нас занимает тут именно близость Маркса духу еврейских Пророков, а не сравнительный анализ названных систем, то законный и убийственный упрек в плачевности судьбы гуманизма в социалистической практике вряд ли уместно «смягчать» доводами, что, дескать, варваризм крестовых войн или инквизиторских процессов во славу Христа отнюдь не «закрывают» вопроса о гуманизме христианского учения. Вместо сотен и тысяч подобных фактов уместнее напомнить другое: не кто иной, как Маркс, вынужден был недвусмысленно признаться: «Что касается меня, я — не марксист». Если же отзываться на заявление о нескончаемой плодотворности отрицаемого Марксом капитализма, то опять же вряд ли тут целесообразно напоминать, что, скажем, языческая Греция продолжала создавать немеркнущие в веках ценности много после того, как родилось бесспорно более совершенное с точки зрения гуманизма учение единобожия. Уместнее тут сказать, что, действительно, своим динамизмом нынешний капитализм, отличный от капитализма марксовых дней, обязан также отзывчивости на идеи, рожденные самим духом марксовой критики. В этом, кстати, можно усматривать еще одно проявление благотворного влияния еврейского идеализма на судьбы мира.
Да, идеализм этот, как в случае с Марксом, часто явно уж само-довлеющ, но причину его зачастую эпидемического возникновения и распространения следует искать именно на земле, в ее «греховности». Сам Маркс писал так: «Нет ничего труднее, как заставить земных богов поверить, что существует вера в истину и духовные убеждения. Государственные денди в такой степени являются скептиками, это настолько закоренелые хлыщи, что они не верят уже в истинную, бескорыстную любовь. Как же подступиться к этим пройдохам, как не с помощью того, что в высших кругах называют фанатизмом? Гвардейский лейтенант считает всякого влюбленного, имеющего честные намерения, фанатиком. Что же, из-за этого больше не вступать в брак?»
…Что же касается давнишнего мифа о юдофобстве Маркса, то о лживости его можно утверждать хотя бы на том основании, что Маркс был убежденным интернационалистом. Между тем, обращаясь к тем его писаниям, которые поверхностный глаз читает как антисемитскую листовку, — их происхождение следует объяснять не столько даже присущим многим евреям вкусом к самобичеванию, сколько вполне очевидным терминологическим заблуждением Маркса: ратуя за освобождение от еврейства и предрекая ему скорый конец, он называл евреями не религиозную или национальную, а классовую группу людей, и это свое заблуждение основывал на знакомстве только лишь с тем западно-европейским еврейством 40-х гг., которое и вправду выказывало непомерную страсть к приобщению к буржуазии. Точно так же, кстати, смешав меж собой понятия крестьянства и славянства, недоверчивый к крестьянскому духу, но чтящий славянскую культуру Маркс вызвал нарекания в антиславянизме. К тому же, прежде, чем обвинить его в юдофобстве, все его суждения о еврействе следовало бы продумать на фоне небольшой записки, которую он отослал в разгар антисемитской кампании в Германии своему издателю Д.Оппенгейму: «Пришлите мне все статьи Гермеса (немецкого публициста-антисемита — Н.Д.). Я тогда постараюсь как можно скорее прислать Вам статью, которая если и не даст окончательного решения этого вопроса, то все же направит его по другому руслу».
Частная собственность сделала нас настолько глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и Т. д., — одним словом, когда мы его потребляем. На место всех физических и духовных чувств мы ставим чувство обладания, и поэтому упразднение частной собственности означает освобождение всех человеческих чувств и свойств.
Философско-экономические рукописи 1844 г.
История есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений, каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями; в силу этого данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно изменившихся обстоятельствах, а с другой — видоизменяет старые обстоятельства
