жив. Лежа на спине, он смотрел в ясное небо большими голубыми глазами. Гимнастерка на его груди вздувалась от фонтана бьющей крови. Я расстегнул ворот, разорвал гимнастерку и пытался остановить кровь. Потом бросился бежать через аэродром за санитарной машиной. Но все оказалось тщетным…
Недалеко от щели из земли торчало колесо телеги. Лошадь исчезла. Виднелся присыпанный клок женской одежды – белый в синий горошек… Правая нога шасси моего истребителя была перебита, и машина лежала на крыле, черными струйками вытекало масло из пробоин на двигателе…
Из всех налетов немецких бомбардировщиков за эти восемь часов первого дня войны этот налет мне показался самым страшным. После этого налета взлететь с аэродрома было уже невозможно, да и не на чем. Несколько ранее семь «мигов» взлетели и взяли курс на Ригу. Это все, что осталось от 60 самолетов полка.
В расположении нашей эскадрильи откуда-то появился батя. Его приказ был краток: «Оставшемуся в живых личному составу полка индивидуально, кто как сможет, добираться в Ригу, в штаб округа».
Вместе с однокашником по училищу лейтенантом Пылаевым я направился в сторону Кармелавы на шоссейную дорогу Каунас – Шяуляй – Рига. Мы прошли по открытой местности около километра, когда на нас спикировала четверка «мессершмиттов». Мы бегом бросились к деревне. У ближайшего дома заметили бетонный круг. Это оказался колодец. Мы с ходу вскочили туда, и тут же по бетону ударили снаряды.
Когда мы выбрались из колодца, увидели на шоссе ужасную картину. На обочинах и в кюветах лежали убитые и раненые люди, лошади, перевернутые машины. Здесь были местные жители, семьи военнослужащих, военные разных родов войск.
Вдоль дороги двигались воинские машины, танки, артиллерийские орудия. Они торопились занять где-то оборону против оказавшихся в нашем тылу прорвавшихся немецких войск. Линии фронта не существовало. В штабах – полная неразбериха. Одни части двигались на запад, другие отходили на восток. Воздух то и дело оглашался ревом немецкой авиации, несущей смертоносный груз. Не было видно в небе наших самолетов. И мы, два летчика, двигались со всей этой массой в сторону Риги, оставив безнадежные попытки найти попутный транспорт.
Вскоре нас обогнала эмка и остановилась. Дверца открылась, и нас окликнул командир нашей дивизии полковник Гущин. Он расспросил нас о положении дел в полку. На наш вопрос, как дела в других четырех полках дивизии, ответил:
– Ничего, Веселовский, не знаем. Ни с кем нет связи. Вас с собой взять не можем. Видишь, машина набита битком.
Наступившую ночь мы коротали в кустах. К вечеру другого дня под Шяуляем нас настигла дивизионная машина ПАРМ (полевая авиаремонтная мастерская). Водитель остановился, увидев на нас «родную» форму. Мы втиснулись в будку-фургон, где среди технического имущества и верстаков оказалось несколько авиатехников.
Через несколько часов будку вдруг стало бросать из стороны в сторону, в передней части крыши засветились рваные отверстия. Затем резкое торможение – и все смешалось. Все летело вперед и переворачивалось. С полок на нас падало всякое имущество, потекла какая-то жидкость. Выбрались мы с трудом через заднюю дверь, увидели: на небольшой высоте разворачивался на повторный заход «мессершмитт».
От новой атаки укрылись в кустах. Машина потеряла ход. Я и Пылаев по общему решению продолжили путь, а техники остались ремонтировать машину. Прошло еще двое суток. Неожиданно наша одежда стала расползаться в клочья. Оказалось, что в ПАРМе на нас вылилась кислота. Наш вид стал трагикомичным. Попутные машины проскакивали мимо. Остановить одну из них удалось лишь с помощью пистолетов. Вдобавок нас уже давно мучил голод. За все время пути нам удалось съесть по паре булочек.
Наконец показалась Рига. В штабе ВВС Прибалтийского округа мы оказались 26-27 июня. Там узнали, что прилетевшую 22 июня нашу семерку «мигов» рижские зенитчики приняли за вражескую, обстреляли и несколько машин сбили и повредили. Среди сбитых оказался и мой сосед по дому Костя Привалов. Командир полка Путивко получил приказ следовать с оставшимися летчиками на аэродром в Псков. Батя и трое летчиков перелетели туда на уцелевших «мигах». Остальные выехали на автобусе зарубежного производства. Дорогой автобус был обстрелян нашими солдатами, принявшими его за вражеский. Несколько летчиков при этом были ранены. В Пскове, на железнодорожных платформах, оказалось десятка два ящиков с «мигами». Некоторые были повреждены бомбами.
За сутки машины были собраны и готовы к полетам. Кроме боев в воздухе с численно превосходящим противником истребители вылетали на штурмовку танков. Это была бессмысленная задача. Истребитель не мог поразить танк своим вооружением, а сам был легко уязвим. Через пару дней в полку осталось всего два «мига».
Когда над аэродромом появилась армада примерно в 60 бомбардировщиков и 40 немецких истребителей, батя не выстрелил из поднятой вверх ракетницы. Он подал сигнал рукой сидевшим в кабинах «мигов» командиру эскадрильи Ковшикову и комиссару Баймалуху покинуть машины.
Все укрылись в землянке. Мы понимали, что пара истребителей ничего бы не сделала в этом случае. Командир полка решил не посылать людей не верную гибель. Бомбежка станции и города была беспрепятственной. На аэродром приехали несколько общевойсковых генералов.
– Почему не были подняты истребители? – набросились они на батю. – Расстрелять!!!
Командира спас очередной налет и прибывший позже командующий округом. На другой день батя собрал оставшихся летчиков, назначил меня старшим и приказал на автобусе ехать в тыл по аэродромам и, обнаружив истребители, прибыть на них для защиты Пскова. Позже нам сообщили: батя взлетел один на И-16, вел бой с шестью «мессершмиттами», двух сбил, но погиб и сам.
На аэродромах, куда мы прибывали, никаких истребителей не оказалось. Так мы доехали до Орла. Здесь на одном из аэродромов старшим оказался командир эскадрильи старший лейтенант Василий Сталин (сын И.В. Сталина). Тогда был порядок, что старшим начальником на аэродроме был летный командир, даже если командиры вспомогательных частей были старше его по званию. Василий Сталин расспросил нас об обстановке в прифронтовой полосе, в свою очередь сообщил, что в гарнизоне находятся более 500 летчиков-»безлошадников», что все аэродромы подверглись массированным бомбардировкам противника, в результате которых пострадала авиационная техника и сотни летчиков остались без самолетов.
Узнав о цели нашего прибытия, Василий обещал передать нашей группе самолеты, как только они поступят. Его эскадрилья была вооружена истребителями МиГ-1, а так как мы были знакомы с ними, он просил помочь в боевом дежурстве в случае необходимости. Оказалось, что в эскадрилье не было достаточно подготовленных летчиков. Наш 31-й полк был, пожалуй, первым, где началось освоение этих боевых машин.
Мы разместились неподалеку от аэродрома, на территории ботанического сада, в одном из бараков. Сюда, под Орел, немцы остерегались прилетать в дневное время, но бомбили по ночам ежесуточно. Приходилось ночами отсиживаться в щелях.
Василий Сталин почти не покидал штабное помещение на аэродроме, там же и ночевал. Я иногда приходил к нему, и мы подолгу беседовали под аккомпанемент бомбежек. Вскоре прибыли ящики с истребителями ЯК-1. Мы рассчитывали их получить, как договаривались. В эти дни наши войска оставили Псков, о судьбе нашего полка ничего не было известно.
Случайно в столовой из рассказа прибывшего авиатехника мы узнали, что наш 31-й истребительный полк находится в Рязани, на аэродроме Дягилево. Полк пополнился летчиками, получил новые истребители МиГ-3, и командование разыскивало нашу группу.
Немедля я отправился к Василию. От тут же сделал запрос и получил подтверждение. На другой день мы тепло распрощались со всеми и выехали поездом в Рязань.
Командовал гарнизоном на аэродроме Дягилево генерал А.В. Беляков – бывший штурман чкаловского экипажа. Распорядившись о нашем размещении и питании, он через окно кабинета на втором этаже указал мне пальцем на стоявший внизу самолет Ли-2, к которому нам следовало прибыть утром.
На этом самолете Беляков отвез нас в Луховицы, где был расквартирован наш полк. Рядом с деревней на лугу замаскированные копнами сена стояли 60 истребителей МиГ-3.
Прибывших летчиков распределили по всем четырем эскадрильям. Летали каждый день на групповую слетанность, воздушный бой, стрельбу по наземным целям. В середине августа был получен приказ вылететь полку под Харьков, на аэродром Лебедянь.
