по номерам, написанным масляной краской на груди и спине ниже букв «SU». Мне намалевали номер 7525.
На другой стороне плаца отдельно стоял такой же, как и остальные, барак. Туда отбирали ослабевших доходяг, потом их уводили за ворота, и они уже никогда не возвращались обратно.
Из наших заговорщиков мне встретилось несколько человек. Никто не знал, кто же нас предал. Грешили на генерала, но я категорически отвергал эту версию. Белишев находился в этом же лагере, но содержался отдельно. Здесь находилось много летчиков, пытавшихся бежать из других лагерей. На разных стадиях побега их постигла неудача.
Из нашего полка мне встретился Евгений Шулежко. Он также пытался бежать, но его поймали. Сильно били, отчего он болел, ослаб и уже не мечтал бежать. Однако он подбадривал меня, подарил драгоценную маленькую компасную стрелку. Ведь в случае удачного побега без нее не обойтись – идти по маршруту в пасмурные дни и ночи без компаса невозможно. Я был искренне благодарен Жене. Он подсказал, как лучше спрятать и сохранить стрелку. Я обменялся с одним из узников штанами. Это были французские цвета хаки с толстыми швами, особенно в ширинке, штаны. Туда я и затолкал стрелку.
С надеждой поглядывал я на этапный барак. Должны же немцы когда-нибудь и меня туда водворить! Оттуда за ворота – и на этап. Фортуна мне улыбнулась. Как-то в дождливый день на очередной поверке фашист ткнул палкой мне в грудь. В этапном бараке нас оказалось человек пятьдесят. Вид доходяги был у каждого, но я верил в свои силы. Под усиленным конвоем, с собаками, нас провели через город на вокзал, там погрузили в старые «телятники». Снаружи половина вагона, в которой размещались пленные, была обита вертикальными рядами колючей проволоки, внутри эта часть вагона была отделена сеткой из колючей проволоки. В середине сетки встроена деревянная дверь. За сеткой, в полуметре от нее, – дощатые двухэтажные нары. Над верхними нарами в стенах – по одному узкому люку, дверцы которого закрыты рычагами и забиты металлическими скобами. На нижних нарах разместились восемь пленных. На верхних – семь. Я находился вверху. В другую часть вагона, где дверь была отодвинута, зашли десять автоматчиков. Немцы расселись на обитых материалом топчанах. При задвинутой двери свет проникал в ту часть вагона, где расположились солдаты, через два открытых люка.
Мы лежали вдоль вагона головами к торцовой стене. В первый же час, как тронулся эшелон, я достал стрелку и определил, что везут нас на восток. Поскольку везут «ближе к дому», решил никаких попыток к побегу не предпринимать.
В темное время немцы зажигали лампу, подвешенную у потолка возле проволочной сетки. Рефлектор был направлен в нашу сторону. Мы находились на свету, в то время как солдаты оставались в тени.
Когда кому-то из нас требовалось в туалет, солдат отодвигал дверь, и мы мочились в щель через проволоку. По большой нужде выводили пленного через дверцу на остановках.
На другой день нас выгрузили на небольшой станции в лесу. Как потом оказалось, в Литве. В лесу было два лагеря. Один – большой, как в Лодзи. В нем содержались пленные английские летчики. В малом – советские военнопленные. В центре его стояло несколько виселиц. Однако ограждение внушало надежду на возможность побега.
Пленных англичан содержали в достаточно хороших условиях. Днями англичане играли в футбол, регби, занимались легкой атлетикой. Питались они продуктами, поступавшими от Международного Красного Креста, от немецкого пайка отказывались в пользу советских пленных. Но нам он не доставался – немцы выливали баланду и выбрасывали хлеб с опилками, не съеденный англичанами, в помойку.
Наш лагерь военнопленных предназначался для обслуживания англичан. Наши доходяги чистили помойки, туалеты, выполняли всякие хозяйственные и ремонтные работы.
Англичане, как могли, помогали нам. Они закладывали в пустые банки еду и подбрасывали их в мусор.
В ночь перед моим прибытием сюда один из пленных – летчик Юрий Цуркан – организовал побег и увел с собой сорок человек. Это обозлило охрану. Барак в центре лагеря был тут же огорожен проволокой. Немцы заставили нас вырыть яму для отдельного туалета у нашего огороженного барака.
Через день были пойманы несколько бежавших. Их забили до смерти на глазах у остальных узников.
Через пару дней нас вывели из барака и приказали снять одежду. День был холодный, а с обыском фашисты не торопились. Меня беспокоила спрятанная стрелка компаса, к счастью, ее не обнаружили. После обыска нас принял прибывший конвой с собаками и повел на станцию, где уже стояли опутанные проволокой «телятники».
Я снова оказался на верхних нарах. У самой стены, слева от меня, лежал зенитчик капитан Иван Власович Сылко. Справа – капитан Георгий Лепехин. За ним – штурман Володя Жуков и еще трое пленных. Теперь нас повезли на запад. Возникла мысль о побеге. Сылко идею поддержал. Он был уверен, что, если не сбежим из этого вагона, нас ждет гибель. Лепехин не соглашался. «Броситься на автомат я всегда успею!» – говорил он.
Обстановка действительно не располагала к побегу. За проволочной сеткой – десять солдат. Один автоматчик все время торчит у проволочной сетки. Отодвигающаяся дверь на стороне немцев, за проволокой.
Тем не менее я и Сылко прикидывали варианты побега. Один из них сводился к тому, чтобы освободить дверцу люка от забитых скоб, повернуть рычаги запоров, открыть люк, раздвинуть наружную колючую проволоку и выпрыгивать на ходу. По другому варианту – один из нас попросится справить малую нужду. Когда автоматчик откроет запор и отодвинет дверь, чтобы образовалась щель, нужно ударом ноги выбить ограждающую сетку и выпрыгнуть по очереди из вагона. Сделать это успеют два человека, по третьему наверняка будет дана автоматная очередь.
Чтобы бежать четырем или пяти пленным, необходимо совместить одновременно оба варианта. Я и Сылко избрали первый.
На другой день пути один из нас на корточках двигался к краю нар вдоль стены и оставался в такой позе, закрывая от немцев люк. Другой в это время раскачивал скобы, чтобы их вытащить. К исходу дня мы так разболтали скобы, что их можно было вытащить. Осталось проверить, как открывается люк. Было еще светло. Иван Власович загородил собой люк, а я быстро вытащил скобы, повернул рычаги и потянул на себя – дверца приоткрылась. Вместе с дневным светом ворвался стук колес и струя холодного ветра. На счастье, проволоки за люком не оказалось. В тот же миг я быстро закрыл дверцу на рычаги и вставил обратно скобы.
Рядом со своим напарником я уселся на корточки. Вдоль проволочной перегородки от стены к стене вышагивал автоматчик.
В глубине вагона галдели и хохотали солдаты охраны, а мы с нетерпением ждали ночи. Наконец начало темнеть, немцы зажгли карбидную лампу. Мы улеглись. Теперь Лепехин и Жуков изменили свое мнение и решили присоединиться к нам.
– Выпрыгнуть через люк можно только двоим, – доказывал Сылко, – третий будет прошит очередью. Я изложил второй вариант побега.
– Надо осуществить оба! – согласились со мною все.
Так он называл себя в лагере. Настоящая фамилия – Жебко.
Встал вопрос: кому по какому варианту бежать? Кто-то предложил бросить жребий. Пустой кулак означал второй вариант. Он достался мне и Володе Жукову.
Мы поменялись местами. Рядом с Сылко, ближе к люку, лег Лепехин, потом я и Володя. Мы лежали молча, ожидая середины ночи.
– Пора! – толкнул я Володю, на корточках приблизился к краю нар, ближе к двери. Передо мной, за сеткой, остановился автоматчик.
– Вас? – окликнул он меня.
– Их мёхте нах аборт! (Я хочу в туалет!) – ответил я.
– Верботен! (Запрещено!)
Я дал понять немцу, что не могу больше терпеть. Накричав на меня, солдат приказал немедля ложиться и ждать утра. Он направился к противоположной стороне, давая понять, что разговор окончен. Все рушилось. Жар ударил в голову от досады.
Соскочив с нар на пол, я опять стал требовать свое. Фашист стал тыкать автоматом через проволоку,
