На другой день раненых готовили в дорогу. Всем сделали перевязки, каждому выдали документы, удостоверяющие личность, боевые характеристики. Мне тоже вручили такие документы.
Все раненые отправлялись без оружия: комбриг посчитал, что огонь со стороны раненых будет безрезультатным, а оставшимся дорог каждый патрон. У меня и моего адъютанта пистолеты остались. Четверо, сопровождавших двух раненых на носилках, были вооружены винтовками. Вместе со мной в группе было двадцать семь человек. Готового рецепта, как осуществить переход через железную дорогу, не было. Мы обсуждали многие варианты, но все они были сомнительны. Скрыть от немцев подход к дороге такой группой – замысел почти обреченный.
Просить у командира боевое обеспечение у меня язык не поворачивался: опять бой, снова потери и раненые. Наконец я избрал необычный вариант. Меня привлекла заброшенная грунтовая дорога, поросшая бурьяном и мелким кустарником. Она шла от деревни Белавичи, где мы находились, к железнодорожному полустанку, где размещалась немецкая охрана. Обычно боевые группы избегали появляться здесь, совершали подрывы подальше, на перегонах. Соответственно и внимание немцев было приковано туда же. Казалось, нелепо подходить к полустанку, где охрана находилась постоянно. Наверно, так рассуждали и немцы. На этом я и решил сыграть. Комбриг согласился с моими доводами.
Когда стемнело, мы остановились в кустах напротив полустанка. Вдали по обе его стороны вспыхивали ракеты, тишину ночи прорезали автоматные очереди. Передохнув, мы как можно тише и быстрее двинулись к железнодорожному полотну чуть левее станционного здания. Впереди шел мой адъютант, за ним двое носилок несли четверо партизан. Остальные раненые шли попарно. Я замыкал колонну. Нам удалось перейти железнодорожное полотно. Тут же началась беспорядочная стрельба. Бегом мы преодолели вырубленную вдоль дороги полосу леса, она оказалась не заминированной. Шли в темноте часа три в сторону от дороги. Только когда начало светать, мы остановились на привал. Мы находились уже в Пинских лесах. После привала мы шли по лесу днем. На третьи сутки нас окликнул партизан секрета:
– Стой! Стрелять буду! Одному подойти – остальным стоять!
Я предъявил документы и все объяснил. Нас пропустили. Недалеко от группы секрета устроили большой привал. Штаб соединения находился далеко, в «пятиканалье», – так называлось место в Пинских болотах, где были вырыты пять осушительных каналов. Ближе находился отряд Федорова, дорогу к которому нам объяснили партизаны секрета.
Теперь мы шли без опасений, как дома. Даже раненые на носилках повеселели. Встретился еще один партизанский секрет. Прошли отрядное охранение и наконец зашли на территорию базы отряда. Командир отряда Федоров, брюнет, лет сорока, крепкого сложения, оказался приветливым, гостеприимным хозяином. Для нас освободили большую сухую землянку, всех накормили, выделили на группу корову.
Пока сестры перевязывали раненых и благоустраивали их, мы с адъютантом в командирской землянке обменивались с Федоровым новостями, попивая чай. С радостью мы узнали, что по всей Белоруссии идет наступление Красной Армии. Центральным штабом партизанского движения был дан приказ на операцию «Рельсовая война».
В этой операции в отряде у Федорова оказалось много раненых. Кто-то подорвался на минах при подходе к железнодорожному полотну, другие получили пулевые ранения. Раненых из отрядов собирали у посадочной площадки, откуда переправляли самолетами на Большую землю.
Федоров охотно предоставил нам пару коней под седлами, и мы с адъютантом поехали вечером на площадку ознакомиться с Деталями приема и отправки самолетов. Километрах в десяти находилось большое село Телеханы. Оно было сожжено карателями, лишь чудом уцелела церквушка. Поле у этого села и служило аэродромом. Скоро нас остановил патруль, партизаны проверили документы и пропустили.
К посадочной площадке пропускали только командный состав бригад, отрядов и групп. В церквушке было полно раненых. Мы прилегли на траву. Черное небо было усыпано звездами. Скоро с востока послышался приближающийся гул самолетов. На запад пролетели бомбардировщики. Не успели они скрыться, как с запада появились немецкие бомбардировщики. Они шли на восток.
Наконец появились четыре транспортных самолета Ли-2. Им подали световой сигнал с земли. Самолеты стали в круг, послышались хлопки раскрывающихся парашютов – грузовые мешки опускались в лес.
В это время над макушками деревьев застрекотал У-2 (По-2). Ему зажгли костровый сигнал, и он тут же зашел на посадку. Мы побежали к месту его заруливания, здесь уже скопилось много встречающих. От волнения у меня колотилось сердце: полтора года я был в разлуке с родной семьей летчиков!
Спрыгнувшего на землю пилота плотным кольцом окружили партизанские командиры. Его голос показался мне знакомым. Прислушался. Несомненно, это был Саша Кургузов – мой первый инструктор в Московской планерной школе. Протиснувшись вперед, я окликнул:
– Саша! Саша Кургузов!
Он резко повернулся в мою сторону:
– Кто это? Кто меня спрашивает?
– Это я, Борис…
Рассматривая в темноте мое лицо, Саша удивленно произнес:
– Борис Веселовский? Как ты сюда попал?
В то же мгновение мы уже сжимали друг друга в объятиях. Саша куда-то вел меня, не отпускал, прижимая к себе. Вошли в какой-то большой шалаш. Здесь было светло, стоял длинный стол, уставленный обильной едой и бутылками самогона. Присутствующие обменялись новостями, рассказывал и я Саше о своей партизанской жизни. Говорили долго. Саша пил мало: ему предстоял полет.
Вскоре все направились к самолету. Ожидался прилет еще одной машины. Саша предложил мне сейчас же лететь с ним. Я не мог это сделать: надо было отправить в первую очередь тяжелораненых. Распрощались.
На другой день Федоров дал подводу, и к вечеру я с двумя тяжелоранеными приехал к площадке. Снова прилетел Саша, он привез несколько автоматов и распорядился, что они для моей группы. Мои ребята с жадностью вцепились, в автоматы. Это была их мечта. Недовольство таким исходом было видно на лицах здешних командиров. Затем Саша приказал грузить в самолет раненых отряда «За Родину» – моих ребят.
Когда самолет улетел, поток гнева обрушился на меня. Как смел я вне очереди отправлять своих раненых! Гость называется! Я чувствовал себя неловко и отмалчивался.
В следующий Сашин рейс я собирался улететь сам. Однако Саша не прилетел ни в ту, ни в другую, ни в третью ночь. Командованию сообщили, что на этой трассе немецкими истребителями были сбиты два самолета У-2. Площадку у села Телеханы закрыли.
Своим ходом, на двух подводах, мы выехали из отряда Федорова, направляясь к линии фронта. Выбирая пути-дороги, много пришлось поколесить. Ночевали мы в лесах и селах, где попадались селения, жители которых за всю войну не видели ни советского, ни немецкого солдата. Хаты освещались лучиной. Детишки учились в «лесной школе», на скамьях меж деревьев писали угольками на березовой бересте…
Однажды нам встретился конный армейский разъезд. Лейтенант, командир разъезда, расспросив нас, поведал, что мы уже находимся в тылу наших войск, а эвакогоспиталь находится в селе Ганцевичи. После оформления передачи раненых в госпиталь я считал, что задание комбрига выполнил. У четырех партизан и моего адъютанта был выбор: они могли вернуться в бригаду или обратиться в воинскую часть, чтобы их зачислили бойцами. Мне же предстояло найти свой авиаполк.
Адъютант предложил организовать прощальный обед, для чего выменять коней и подводы на спиртное и еду. Идея была одобрена всеми. У моста через реку, на лужайке, я увидел группу офицеров в авиационной форме. Сказал адъютанту, чтобы пришел сюда, когда в деревне будет все готово. Сам же соскочил с телеги и направился к военным, игравшим в карты на траве.
Мы разговорились. Два летчика и три авиатехника с интересом выслушали мое короткое повествование о себе. Они ждали машину, чтобы следовать на новое место базирования их истребительного авиаполка, предлагали мне ехать с ними. Я с радостью согласился.
Из деревни пришел адъютант. Сообщил, что все готово к обеду. Авиаторы приняли мое приглашение, и мы пошли в село. Один техник остался дежурить. На столе закуски было вдоволь – сало, мясные соления и
