Уезжали на извозчике. Проехали знакомый мост через реку Горынь. Показались хутора, за ними виднелась деревня Ольховка. Свернули к дому дяди Фили. Встреча была теплой. Взрослые размещались за столом в кухне. Я прошел в комнату к мальчикам, они обрадовались моему возвращению и наперебой торопились посвятить меня в свои ребячьи дела.
Отец уехал. После его отъезда тетя Дуся и дядя Филя забросали меня вопросами. С вниманием слушали мои рассказы. Пришли и соседи, взрослые и ребята. Всех интересовало: как там, в России?
А жизнь шла своим чередом. Пришла зима, выпало много снега. Надвигались праздники Рождества Христова. Тетя Дуся купила в городе разной блестящей мишуры и цветной бумаги. Мы принялись делать игрушки на елку – разноцветные бумажные цепи, хлопушки, звезды, клееные домики и кубики. Елка получилась на славу. К веткам прищепками прикрепили подсвечники, вставили тонкие желтые свечи. Тетя Дуся напекла пирогов и плюшек.
Вечером мы услышали пение и увидели за окном большую красную звезду, изнутри подсвеченную свечой. Поющие девчата и парни были нарядно одеты, украсились блестящими нитями и мишурой. Это было рождественское колядование. Колядующих пригласили в дом и угостили пирогами.
Через неделю наступил новый, 1927 год. В первый его день Дети, подростки и молодежь, с полными карманами зерна утром ходили по домам и, набрав в горсть зерна, рассеивали его, приговаривая: «Сею, вею, посеваю, с Новым годом поздравляю».
Хозяева в благодарность угощали ранних гостей всякой выпечкой. Эти угощения прятались в торбу, висевшую через плечо. Всем было весело и радостно. В этот день после «посевания» я возвратился домой с полной торбой разной вкусной выпечки.
Незаметно бежали дни. Однажды, войдя в дом после уборки коровника, я увидел сидящего за столом отца. Выглядел он устало. Между взрослыми шел какой-то серьезный разговор. Я ушел в комнату к мальчикам. Потом отец расспросил меня о всех моих знакомых, делах, интересовался, что я читаю. Наверное, его беспокоило, что я нигде не учился, а ведь мне шел уже одиннадцатый год.
Прошло несколько дней, как приехал отец. В наших разговорах с ним речь шла о времени моего пребывания в России.
Я рассказал отцу о крестьянах, переходивших через границу в Россию целыми семьями. Заметил, что и он мог бы так поступить. Меня поддержал дядя Филя. Несколько дней отец был задумчив. Как-то, укладываясь спать, он как бы невзначай тихо сказал:
– Завтра, Боренька, пойдем с тобой в Россию…
Ночь тянулась долго. Я чувствовал, что и отец не спит. Утром собрались и простились со всеми. Был морозный солнечный день. Шагая впереди, я шел знакомым маршрутом. Все повторилось, как в прошлый раз. Правда, пограничник в тулупе на этот раз обошелся с нами строже. До Славуты нас конвоировали тем же путем. Отца содержали под стражей, а меня приветствовали как старого знакомого:
– А, Борис! Старый знакомый!
Как и прежде, я бродил по двору Славутской тюрьмы. Довольно часто я видел, как отца выводили за проходную и не скоро приводили обратно.
Однажды, уже весной, меня вывели за проходную. В кабинете двухэтажного дома представили молодой женщине с короткой стрижкой.
– Ну, здравствуй, Боренька! – сказала она, теребя мою грязную шевелюру. – Поедем с тобой к маме.
От неожиданности я оторопел и не мог вымолвить ни слова. Как оказалось, это была племянница отца Ольга, моя двоюродная сестра. Она работала в Москве в Президиуме Коммунистического Интернационала, была членом партии.
Моя встреча с мамой состоялась в Москве в одноэтажном деревянном доме по адресу: Большая Якиманка, 47. Мама заключила меня в объятия, исцеловала все лицо. Она постарела, похудела, коротко подрезала волосы.
Приехать в Славуту за мной она не могла, так как недавно вышла из больницы после операции по поводу аппендицита.
Жила она, а теперь и я, в комнате у сестры – тети Юли. За стеной в двух комнатах жила семья Шор из четырех взрослых. Мама и тетя Юля дружили с этой семьей. Кухня была общей.
Тетя Юля работала старшим корректором в «Правде». Мама – в редакции газеты «На вахте». Началась моя новая жизнь. Сразу возникло множество проблем. Надо было немедленно начинать учиться в мои одиннадцать лет. Разговаривал я с сильным польским и украинским акцентом. Предстояло пройти полное медицинское обследование. Оформление метрического свидетельства, прописка и многие другие формальности доставили маме немало хлопот.
Она наказала мне, чтобы я никогда и нигде ничего не говорил об отце и дедушке, о своей жизни в Польше, что отца я не знаю и он никогда с нами не жил, а приехали мы вместе из деревни Фроловское. Фамилию мне присвоили мамину, а отчество записали с ее слов.
Вскоре маме прислали извещение, что ее муж Владимир Маркович Левитто (мой отец) приговорен к расстрелу. Забегая вперед, хочу сказать, что об отце я много размышлял в последующие годы. Многие его поступки мне были непонятны, но я убежден, что он был честным человеком и никаких преступлений не совершил, не воевал против Красной Армии. Он уехал из России, опасаясь за свою жизнь, так как в то время без суда и следствия расстреляли и убили многих офицеров Русской армии. Тогда из страны эмигрировало много людей разных сословий, которых потом стали называть «врагами народа».
В Польше отец влюбился в Зосю Станчик. Он не замечал, что она не отвечала ему взаимностью. Об этом свидетельствовали и ее отношение ко мне, и другие ее поступки. Эта связь для отца кончилась трагедией.
Отец меня искренно и горячо любил. Иначе не стал бы обманывать мать и нелегально переправляться со мной в Польшу. Он надеялся на новую, счастливую жизнь там, особенно для меня. Когда этого не получилось, он рискнул нелегально вернуться со мной на Родину. Он знал, что бывшему офицеру появиться нелегально в Советской России чревато смертельной опасностью. Но он пошел на это ради моего будущего. Честность офицера была недоказуема, а тем более если он возвращался из панской, буржуазной Польши, где правителем тогда был маршал Пилсудский.
Знай я тогда, в свои детские годы, все это – ни за что не уговаривал бы отца идти через границу в Россию. Таким образом, я стал косвенным виновником его гибели.
В первые дни новой жизни в Москве меня во двор не пускали. Мама, тетя Юля и Ольга накупили мне много интересных книг. Со мной специально много разговаривали, чтобы произношение слов и фраз было правильным. Когда я стал выходить во двор, познакомился с мальчишками, в моей речи акцент все же еще оставался и некоторые ребята меня передразнивали.
Со мной начала заниматься мамина знакомая учительница Елизавета Васильевна – тетя Лиза. Я ходил к ней на Зубовскую площадь, занимались по пять часов ежедневно. Эти занятия мне стали надоедать. Особенно я не любил арифметику. Учительница задавала на дом много заданий, совсем мало времени оставалось на игры с ребятами во дворе.
Мама видела, как мне тяжело, подбадривала, помогала делать уроки, напоминала, что осенью мне предстоит идти в школу сразу в третий класс. По воскресеньям мы с мамой куда-либо ходили. Побывали в Третьяковской галерее, смотрели в театре «Синюю птицу», были в зоопарке, на Воробьевых горах.
Оттуда открывался чудесный вид на Москву. Сверкали золотом многочисленные купола церквей. Особенно выделялся огромный купол храма Христа Спасителя. Любили мы ходить в Нескучный сад на берегу Москвы-реки. Вскоре на большей его части образовался Парк культуры и отдыха имени A.M. Горького. Сюда я частенько ходил один. Ольга записала меня в детскую школу плавания на водной станции, что у Крымского моста. Здесь я научился плавать брассом.
Учительница Елизавета Васильевна работала в 37-й средней школе на углу улицы Малая Дмитровка, у Страстной площади. Меня приняли туда сразу в третий класс.
Появились новые друзья – Паша Соколов, Миша Сафонов, Володя Сухов, братья Муратовы, Володя Мещеряков, Нина Столярова, Зента Ренеслац, Римма Болтянская, Муса Селимханов, Елена Холина, Нюра
