социальных ролей, присущие садомазохизму, могут быть любопытным образом задействованы в эротической инициации.
Доминик Ори, французская писательница, автор «Истории О» — шедевра о добровольном сексуальном рабстве, написанном под nom de plume
«…всемогущий раб, распростертый у ног жреца, сам становится богом. Мужчина — всего лишь служитель божества, слабый и трепещущий от осознания своей вины. Его рука служит лишь тому, чтобы совершить священный ритуал».
В том же ключе Реаж комментирует иерархичность садомазохистских отношений, описанных в «Образе», говоря о «застывших ритуальных позах… обрядах, церковной обстановке, отношении к предметам фетишизма как к священным реликвиям». Сексуальная рабыня, по словам Реаж, это «божество… Ее снова и снова приносят в жертву, она снова и снова возрождается, и главное ее удовольствие заключается в том, чтобы посредством этой тонкой игры отражений созерцать свой собственный образ».
Это наблюдение, верное безотносительно к полу покоряющегося, так же точно характеризует адепта пути левой руки, чьи сознательные самотрансформации во многом схожи с управляемыми метаморфозами в садомазохистских практиках. Тем, кто незнаком с динамикой садомазохизма, замечание о том, что раб приобретает схожий с божественным статус, может показаться парадоксальным. И все же нередко именно покоряющийся занимает центральное место в ритуале, в то время как доминирующий часто довольствуется ролью слуги. Разумеется, можно говорить о том, что господин или госпожа проходят некий процесс самообожествления, в чем-то аналогичный соответствующим практикам пути левой руки, однако смешение полярностей, основа всей сексуальной магии, в садомазохистских отношениях находит совершенно неоднозначное выражение.
Неудивительно, что Ори/Реаж поместила свою «Историю О» и остальные свои художественные тексты о садомазохизме в магически-религиозный контекст. Ее шокирующий роман изначально был серией любовных писем, адресованных Жану Полану, одному из членов школы сатанической магии, организованной Марией де Нагловской в период между двумя мировыми войнами. И, пожалуй, не случайно, один из первых серьезных критических отзывов принадлежал перу Жоржа Батая, который вместе с Поланом состоял в кружке Нагловской.
Говоря о покорной О, главной героине романа Реаж, которая становится сексуальной рабыней тайного общества по приказанию своего любовника, Батай разворачивает свою мистико-философскую концепцию о погружении в экстаз как переживании инициатической смерти и возрождении. «Парадокс О, — пишет он, — это парадокс визионера, который, умирая, не умирает». Знакомясь с сатаническими квазитантрическими сексуальными ритуалами у де Нагловской, Батай наткнулся на схожее уподобление оргазма смерти с перерождением. Угадывая саму сущность мистического желания доминировать и подчиняться, Батай замечает: «Палач — соучастник жертвы». Обилие визионерской порнографии в текстах самого Батая привело к тому, что его стали называть «де Садом двадцатого века».
Загадочные ритуалы таких европейских орденов пути левой руки как «Fleche d’Or» де Нагловской и «Ацефал» Батая свидетельствуют о любопытном «перекрестном опылении» между собственно сексуально- магической деятельностью и французской неосадистской эротикой, определившей современную эстетику S&M. Неудивительно, что в контексте такой традиции замок Руасси — вымышленный орден садистов- аристократов, где разворачивается действие «Истории О» — породил такое количество вымыслов в оккультной и садомазохистской субкультуре, что о нем вполне можно говорить как о реальной вещи.
В «Слезах Эроса», последней своей книге, написанной в 1959 году, Батай изложил окончательный вариант своей теории, утверждающей «фундаментальную связь между религиозным экстазом и эротизмом — прежде всего, садизмом». Для Батая «между величайшей болью и невыносимой радостью» пролегает мистическая связь, выразившаяся в фотографии 1905 года, где изображены пытки китайского убийцы. Фотография запечатлела заключительную агонию умирающего, который был расчленен палачами; лицо его, по словам Батая, выражает мистический восторг, несмотря на боль, которую он испытывает.
«Я так и не смог избавиться от одержимости этим образом боли, одновременно экстатической и нестерпимой», — писал он об этой жестокой фотографии, ставшей фокусом могучего фетиша. Батай использовал страшную картинку в качестве объекта медитации для вхождения в транс, как магический «трамплин» для размышлений о «совершенных противоположностях божественного экстаза и, с другой стороны, крайнего ужаса». Писатель из своих занятий йогой знал, что такое соединение полярностей представляет собой тантрическую практику, и одно это приводило его в иступленный восторг.
Батай всю жизнь интересовался сочетанием магического просветления и экстатической жестокости, что, помимо прочего, подтолкнуло его к исследованию истории сексуальных садистов-аристократов — венгерской графини Эржебет Батори и французского барона Жиля де Рэ. Хотя преступления этих хищников в человеческом облике и без Батая вошли в анналы легенд, он интересовался преимущественно скрытыми магическими причинами, по всей видимости, вдохновлявшими их жестокость. Батори, чей идеализированный образ послужил прототипом лесбийской дамочки-вампирши из массовой культуры, совершила садистское, эротически окрашенное убийство 600 девушек, вдохновившись мадьярской народной традицией черной магии. Де Рэ, с которым связана легенда о Синей Бороде, признался в совершении убийства и изнасилования нескольких сот мальчиков в процессе экспериментов с алхимией и вызовом Сатаны. Жизнь этих страшных людей стала для Батая объектом размышления, позволившим ему почувствовать тонкую мистическую грань, разделяющую жестокость и гнозис. Поскольку Батори и де Рэ нарушили все мыслимые границы святого, Батай утверждал, что они обрели мистическую и трансцендентную силу, названную им «суверенностью».
Это не к тому, что он так или иначе оправдывал преступления этих людей. Скорее, пристальное внимание Батая к подобным мистическим проявлениям эротической патологии следует истолковывать как аналог погружения индийского адепта пути левой руки в устрашающую атмосферу кремационных площадок или ритуала Вама Марги, когда человек представляет своего любовника разлагающимся трупом. Это метод, позволяющий быть готовым к встрече сочетания экстаза и ужаса Кали-юги, а также принять его.
Уильям Картни, написав в 1968 году роман «Реальная вещь» (хотя в нем нет батаевского визионерского прозрения), много сделал для инспирирования ныне сложившейся интернациональной субкультуры садомазохизма. Среди прочего, он отмечал эзотерическую природу доминирования и подчинения. Придуманное Картни тайное садистское общество, подобно многим другим магическим орденам, состоит из четырех ступеней посвящения — облаты, пуристы, экзамплары и перфекты — их названия заставляют вспомнить о гностических ересях. Как и Полин Реаж до него, Картни описывает отношения между господином и рабом языком сакрального, говоря о доминанте следующим образом:
«…посвятивший себя задаче сломать стоящего перед ним раба подобно тому, как священник сгибает и преломляет тело христово. Он рассматривает жертву, поклоняющуюся ему с исступленностью, которой он ее обучил, и жертва, сломленная, поедается. Жизнь этих беспорочных экзампларов ориентирована на достижение таких неповторимых моментов трансцендентности…»
Увязывая церемонии боли/похоти с путем левой руки, Картни подчеркивает, что иерархия доминанта и покоряющегося зашифрована в символике, встречающейся в тантрической традиции:
