Она продиралась сквозь плотные заросли какого-то кустарника, похожего на шиповник, руками закрывая лицо от колючих ветвей, и потому ничего перед собой не видя. И вдруг заросли кончились. Наклонившаяся вперед ведьма потеряла опору и вывалилась из кустов, беспомощно растянувшись на земле.
Какое-то время она лежала неподвижно, не в силах пошевелиться. Потом подняла голову, медленно осмотрелась. И коротко что-то каркнула. Если бы кто-то оказался рядом в тот момент, то он ни за что бы не догадался, что это хриплое карканье было криком радости.
Лес кончился!
Ведьма лежала на краю пашни.
А на той стороне подпаренного поля виделись аккуратные домики. Из труб тянулись к небу прозрачные сизые дымки. Окна пламенели отблесками заката, и казалось, что внутри изб бушует пожар.
Примерно через полчаса ведьма, собравшись с силами, поднялась на ноги и поковыляла по неровным комьям пашни к недалекой деревне. Не прошла она и четверти пути, как вновь затылком почуяла пристальный взгляд. Остановилась, обернулась.
– Покажись! – крикнула в лес.
Теперь уже преследователю не спрятаться. Негде. Впереди только поля и луга, селения и дороги.
Ведьма стояла долго, опершись на побитый сосновый посох. Ждала. Отдыхала. Незаметно стала засыпать. Потом вдруг опомнилась, встрепенулась. Глянула на небо – сколько времени прошло? – сердито плюнула в сторону леса и заспешила, заторопилась к маленьким деревенским домикам. К людям.
И в тоже мгновение позади раздался тоскливый вой. Каркая, взлетели с пашни серые вороны, закружили над полем, над спотыкающейся ведьмой, торопящейся к спасительному жилью.
Вой оборвался на пронзительной ноте.
И ведьма поняла, что преследователь вышел из леса.
Она отбросила мешающий посох и побежала, неуклюжая, словно старая подраненная перепелка. Она боялась обернуться и знала, что ей не уйти – уже слышала дыхание приближающегося зверя, но все еще на что-то надеялась.
– Люди! – крикнула она – Помогите!
До ближайшего дома оставалось не более полусотни шагов.
– Эй! – выкрикнула она, и споткнулась о вывороченный камень. Ударилась больным пальцем с почерневшим ногтем. Покатилась по земле, взвыв от боли и от обиды.
Зверь налетел на нее, обдав вонью. Схватил за одежду, дернул, отскочил. Вновь бросился.
Ведьма закричала, замахала руками, заколотила ногами. Откатилась в сторону, повернулась к врагу.
Волк!
Одной рукой она уцепилась за загривок зверя, локоть другой глубоко сунула в зубастую пасть. Только бы не дать добраться до горла! Попыталась перевернуться, подмять волка под себя, но зверь вырвался, отскочил, запрыгал вокруг ведьмы, заметался из стороны в сторону. И только тут она увидела волчье порванное ухо и шрам на шее, еще не закрытый шерстью.
– Ты! – крикнула она, схватила горсть земли и швырнула в сторону танцующего волка. – Ты! Сволочь! Гад!.. – она ругалась, кидала комья и камни, брызгала слюной, бушевала. – Так это ты! Волчья кровь! Сучье племя!..
А волк скакал кругом, принимая все за игру.
Постепенно ведьма успокоилась, в последний раз плюнула в сторону зверя и кое-как поднялась на ноги. Она была полностью опустошена и ко всему безразлична. Все силы поглотила вспышка ярости.
– Ладно, пойдем, если уж так… – слабым голосом проговорила ведьма, пытаясь отряхнуться. – Зверюга ты бестолковая!
В тридцати шагах от них поле заканчивалось и начинались деревенские изгороди.
По всей деревне дружно лаяли собаки, почуяв чужака. Волк убежал, но ведьма знала, что он вернется, стоит только выйти за околицу.
Она постучала в окошко крайнего дома. Прохрипела:
– Есть кто, хозяева? – Язык ворочался с трудом.
Отдернулась занавеска, показалось женское лицо.
– Что надо? – глухо донеслось сквозь стекло.
– Еды.
– Сейчас, – занавеска вновь задернулась, но не плотно. Сквозь оставшуюся щелочку был виден стоящий на подоконнике горшок с кустом цветущей герани. Ведьма села на завалинку. Прикрыла глаза. Подбородок сам уткнулся в грудь.
Заскрежетал отодвигаемый засов. Скрипнули ступени.
– Иди сюда, – окрикнули ведьму с крыльца. А она уже не могла двинуться. Руки, ноги будто стали чужими, отнялись. Веки склеились. Все звуки словно бы доносились с опозданием, слышались глухо и невнятно.
– Ну, что ты там? Померла?
Ведьма стала медленно клониться вперед. Краем сознания она понимала, что падает, и ничего не могла поделать.
– Я сплю, – сказала она, но слова заглохли еще в гортани. – Сплю, – повторила она мысленно и мешком повалилась на траву.
Очнулась она в доме. Открыла глаза и увидела низкий закопченый потолок. Он колыхался, таял, расплывался.
Все тело ныло: каждая мышца, каждое сухожилие. Пошевелиться было невозможно.
– Сколько прошло времени? – спросила она в пустоту. – Я давно здесь?
Ей никто не ответил. И ведьма вновь впала в забытье.
Ее разбудил стук.
– Хозяин? – негромко позвала она, вообразив, что это домовой гремит посудой на кухне.
Стук прекратился.
– Проснулась? – спросил заботливый женский голос. – Есть будешь?
– Буду, – отозвалась ведьма, все еще не совсем понимая, где находится.
– Сейчас…
Было тепло, мягко и сухо. Сладко пахло топленым молоком и свежим ржаным хлебом. Потрескивал огонь в печи. Где-то на улице драли глотки петухи, изредка лениво тявкали собаки.
Ведьма нежилась. Ей казалось, что она сейчас спит, что ей все сниться, а стоит только открыть глаза, как сон кончится. И снова возникнет лес, безграничный, холодный, сырой. Зверь, идущий по пятам…
Волк!
Она разом вспомнила все. Перепаханное поле. Схватку с волком. Деревенские дома. Изгороди. Окно. Горшок с цветущей геранью…
Она отбросила в сторону одеяло, села в кровати, осмотрелась.
Широкая светлая комната, низкий потолок. У противоположной стены еще одна кровать: аккуратно заправлена, застелена цветастым покрывалом, взбитые подушки сложены ровной горкой. Возле входной двери – большой шкаф. Рядом вешалка. На полу тряпичные дорожки. Дощатая перегородка, за ней виден угол кухни – дышащая жаром печь, умывальник над бадьей, полки, скамья… На всех подоконниках цветы: герань, мокрец, столетник. Сами окна наполовину задернуты чистыми льняными занавесками. А за занавесками, за окнами – утро…
– Сколько я здесь?
– Третий день, – отозвалась женщина из-за перегородки.
– Я… спала?
– Как убитая.
– Все время?
– Пару раз просыпалась, – женщина вышла с кухни, вынесла на деревянном подносе кружку с молоком и большой ломоть хлеба, щедро намазанный янтарным медом, – но все равно ничего не понимала. Бормотала невесть что… Я уж было подумала, ты никогда в себя не придешь. Не оправишься… – Она поставила поднос на кровать, сказала: – Ешь.
