Полагаю, что они остановились, приняв нас, когда мы появились на вершине холма, за людей со шлюпа, а теперь, когда различили на вас юбки, то снова двинулись вперед.
Тем временем отряд приблизился и оказался, как и предполагал Клод Холкро, патрулем, посланным следить за движением пиратов и помешать им высадиться на берег и разорять страну.
Подошедшие сердечно поздравили Клода Холкро, которого многие из них хорошо знали, со счастливым избавлением от плена, и начальник отряда, предлагая молодым леди всю возможную помощь, не мог, однако, не высказать соболезнования по поводу обстоятельств, в которых оказался их отец, намекнув при этом, правда, в весьма деликатной и неопределенной форме, на трудности, могущие возникнуть в деле его освобождения.
Когда они прибыли в Керкуолл и получили аудиенцию у провоста в присутствии еще трех или четырех членов городского магистрата, трудности эти были представлены им как весьма серьезные.
— Фрегат «Альциона» крейсирует вдоль побережья, — сказал провост, — его видели недалеко от Данкансби-Хэда, и хотя я питаю глубочайшее уважение к мистеру Тройлу из Боро-Уестры, однако окажусь правонарушителем, если выпущу из тюрьмы капитана этого подозрительного судна ради спасения лица, которому дальнейшее заключение узника может грозить, к несчастью, большой опасностью. Этот человек, как нам стало известно, — душа и правая рука своих разбойников, и вправе ли я освободить его, чтобы, вернувшись на борт, он принялся грабить страну или, быть может, вступил в бой с судном его величества, ибо дерзости у него хватит на что угодно.
— Отваги — на что угодно, хотите вы сказать, господин провост, — прервала его Минна, не в силах больше сдерживать свое возмущение.
— Ну что же, можете называть это как пожелаете, мисс Тройл, — сказал почтенный джентльмен, — но, по моему мнению, та отвага, что побуждает одного выступить против двоих, немногим лучше самой обыкновенной дерзости.
— Но что же тогда будет с нашим батюшкой? — воскликнула Бренда умоляющим тоном. — Ведь он друг, он настоящий отец для жителей нашего острова, столько народу приходит к нему в надежде на участие и столько же за помощью. Погубить его — все равно что погасить маяк во время бури! Как вы можете равнять угрожающую ему опасность с такой пустой вещью, как освобождение из тюрьмы несчастного, который и вдали от наших берегов не избегнет своей печальной участи?
— Мисс Бренда права, — сказал Клод Холкро, — я сторонник правила школьников «не трогай, и я тебя не трону». А кроме того, разве непременно нужен приказ об освобождении из-под стражи? Послушайте, провост, совет старого дурака: пусть тюремщик забудет заложить засов у дверей или оставит неплотно закрытым окно, и мы избавимся тогда от разбойника, а самый лучший, самый прекрасный человек обоих архипелагов, и Оркнейского и Шетлендского, не долее как через пять часов снова будет с нами за чашей пунша.
На это провост ответил почти в тех же выражениях, что и раньше, что хотя он питает глубочайшее уважение к мистеру Магнусу Тройлу из Боро-Уестры, но не может из уважения к частному лицу, каким бы почтенным оно ни было, отступить от исполнения собственного долга.
Тут Минна обратилась к сестре тоном вполне спокойным, но полным сарказма:
— Ты забыла, Бренда, что говоришь о спасении бедного, безвестного юдаллера не с кем иным, как с главой оркнейской столицы. Можешь ли ты ожидать, чтобы столь высокое лицо снизошло до рассмотрения столь малозначащего дела? О, мистер провост успеет еще обдумать предложенные ему условия, ибо в конце концов он должен будет на них согласиться — когда от собора святого Магнуса не останется камня на камне.
— Вы можете сердиться на меня, милая барышня, — сказал добродушный провост Торф, — но я не способен на вас обижаться. Собор святого Магнуса стоит уже много веков и, я полагаю, переживет и вас, и меня, и тем более шайку этих обреченных на виселицу негодяев. И хотя ваш отец наполовину оркнеец и у него есть на нашем острове и владения, и друзья, но, даю вам честное слово, я сделал бы то же самое для попавшего в беду шетлендца, как и для всякого другого, кроме, пожалуй, уроженцев самого Керкуолла, которые имеют право на некоторое преимущество. И если вы согласитесь остановиться у меня в доме, мы с женой приложим все старания, дабы доказать вам, что вы столь же желанные гости в Керкуолле, как и в Леруике или Скэллоуэе.
Минна даже не удостоила ответом это любезное приглашение, но Бренда вежливо отклонила его, ссылаясь на то, что они обещали остановиться у одной родственницы, богатой керкуоллской вдовы, которая уже ожидает их.
Холкро сделал еще одну попытку уговорить провоста, но тот остался непреклонным.
— Сборщик податей, — сказал он, — уже грозился донести, что я вступил в сношения, или, как он выразился, обделывал делишки, с чужеземцами, хотя это казалось тогда единственным способом избежать в городе кровопролития; и если теперь я откажусь от преимущества, которое доставили мне захват Кливленда и бегство управляющего, то смогу заслужить нечто похуже, чем простое порицание.
Одним словом, провост от всей души сочувствовал юдаллеру и продолжал уверять, что ему «чрезвычайно жаль не только Магнуса Тройла, но и этого молодчика Кливленда, у которого заметны кое- какие проблески благородства, но долг прежде всего и никаких послаблений не допускает». Вслед за тем провост прекратил дальнейшие препирательства, заявив, что его неотложного внимания требует еще одно, тоже шетлендское дело. Некий джентльмен, по фамилии Мертон, обитающий в Ярлсхофе, подал жалобу на странствующего разносчика Снейлсфута, который при содействии одной из ярлсхофских служанок присвоил себе некоторые ценные предметы, находившиеся на сохранении у Мертона. На обязанности провоста лежало теперь разобрать дело и заставить Снейлсфута вернуть вещи Мертону, ответственному за их сохранность перед законным владельцем.
В этом сообщении не было ничего, что могло бы привлечь внимание сестер, кроме имени Мертон. Имя это словно кинжал пронзило сердце Минны, напомнив ей, при каких обстоятельствах исчез Мордонт. Менее острое, хотя тоже весьма печальное чувство пробудило оно и в душе Бренды, вызвав легкую краску на ее лице и слегка увлажнив глаза. Тут же, однако, выяснилось, что провост говорил не о Мордонте, а о его отце, и дочери Магнуса, для которых подробности дела не представляли особой занимательности, расстались с почтенным старцем и направились к месту своего жительства.
Как только они прибыли к упомянутой выше родственнице, Минна принялась разузнавать, насколько она могла это делать, не возбуждая подозрений, как обстоят дела несчастного Кливленда, и вскоре обнаружила, что положение его весьма серьезно. Правда, провост не подверг его строгому тюремному заключению, как предполагал Клод Холкро, памятуя, быть может, с какой доверчивостью Кливленд положился на его честь, и не желая без крайней необходимости нарушать свое слово. Но хотя внешне Кливленд пользовался свободой, однако он находился под неусыпным наблюдением специально приставленных к нему и хорошо вооруженных людей, которым даны были указания задержать его силой при малейшей попытке переступить тесные границы некоего отведенного ему участка. Жилье ему предоставили в крепких стенах так называемого королевского замка, на ночь дверь его комнаты запиралась снаружи, и за ней бодрствовала стража, достаточная для того, чтобы сделать всякую попытку побега невозможной. Кливленд пользовался, таким образом, той степенью свободы, какую кошка в своей жестокой игре порой предоставляет пойманной мыши. Так велик был, однако, страх перед находчивостью, смелостью и жестокостью капитана пиратов, что и сборщик податей, и многие другие благоразумные граждане Керкуолла порицали провоста за то, что он позволил заложнику пользоваться условной свободой.
Нетрудно понять, что при таком положении вещей Кливленд не имел особого желания появляться на людях, сознавая, что он способен внушить лишь смешанные чувства любопытства и ужаса. Любимым местом его прогулок были боковые приделы собора святого Магнуса, из которых только один, восточный, был открыт для богослужения. Это величественное древнее здание, которому удалось счастливо избежать разрушений, сопровождавших разгул первых лет Реформации, и по сей день сохраняет отпечаток своего былого великолепия. Придел, где совершается церковная служба, отделен решеткой от главного нефа и от западной части храма, и повсюду царят такие чистота и порядок, каким могли бы позавидовать даже горделивые громады Уэстминстерского аббатства и собора святого Павла.
В этой-то внешней части здания Кливленду и дозволено было прогуливаться, главным образом потому,
