было догадаться, что они находятся в жилище церковного сторожа и могильщика.
Когда шум отодвигаемой панели привлек внимание этого почтенного лица, он поднялся с места с большой почтительностью, но нисколько не удивившись, снял широкополую шляпу с редких седых волос и остался стоять перед Норной с непокрытой головой с видом величайшей покорности.
— Будь мне верен, — сказала Норна, — и смотри, чтобы ни единый смертный не узнал потайного хода в святилище.
Старик поклонился в знак послушания и благодарности, ибо с этими словами Норна вложила ему в руку монету. Дрожащим голосом выразил он надежду, что она не забудет его сына, отплывшего к берегам Гренландии, и сделает так, чтобы он вернулся счастливо и благополучно, как и в прошлом году, когда привез с собой — тут старик указал на стену — эту самую гирлянду.
— Я вскипячу свой котелок и произнесу над ним заклинания ради его благополучия, — ответила Норна. — А что, Паколет уже ждет нас с лошадьми?
Старый сторож ответил утвердительно, и Норна, сделав знак Кливленду следовать за ней, вышла через боковую дверь в небольшой сад, столь же заброшенный, как и только что покинутое ими жилище. Через низкую и полуразрушенную стену они без труда перебрались в другой сад, больших размеров, но такой же запущенный, а затем, через калитку, закрытую на одну щеколду, вышли в длинный и извилистый переулок — единственный, как шепнула Норна своему спутнику, участок пути, где могла им грозить опасность, — по которому и пошли быстрыми шагами. Было уже почти совсем темно, и немногие жители жалких лачуг по ту и по другую сторону улочки уже разошлись по домам. Путники заметили одну только женщину, которая выглянула было за дверь, но перекрестилась и тотчас же бросилась обратно, увидев высокую фигуру Норны, которая пронеслась мимо нее большими шагами. Переулок вывел беглецов за город, где немой карлик, спрятавшись за стеной покинутого сарая, ждал их с тремя лошадьми. Не теряя времени, Норна вскочила на одну, Кливленд — на другую и, сопровождаемые Паколетом, взобравшимся на третью, они быстро понеслись в ночную тьму, ибо их резвые и горячие коньки были гораздо более крупной породы, чем обычные в Шетлендии пони.
После часа с лишним скорой езды по пути, который указывала Норна, беглецы остановились перед лачугой, столь убогой на вид, что она походила скорее на хлев, чем на человеческое жилище.
— Оставайся здесь до рассвета, когда с судна смогут различить поданный тобой сигнал, — сказала Норна, поручив лошадей Паколету и предлагая Кливленду последовать за ней в жалкую хижину, где тотчас же зажгла небольшой железный светильник, который постоянно носила с собой.
— Это бедное, но надежное убежище, — продолжала она, — явись только сюда преследователи — земля разверзнется под нами и мы скроемся в ее недрах, прежде чем нас смогут схватить. Знай: место это посвящено богам древней Валгаллы. А теперь отвечай, человек, погрязший в преступлениях и крови, друг ты или враг Норне, единственной жрице этих отвергнутых ныне богов?
— Как могу я быть твоим врагом? — сказал Кливленд. — Уже из самой обычной благодарности…
— Обычная благодарность! — перебила его Норна. — Это слишком обычные слова, а слова — обычная дань, которую глупцы принимают из рук обманщиков. Нет, Норне нужна благодарность действием, жертва!
— Хорошо, матушка, скажи, чего ты требуешь?
— Чтобы ты никогда больше не пытался увидеть Минну Тройл и покинул бы наш берег в течение двадцати четырех часов, — ответила Норна.
— Это невозможно, — сказал Кливленд, — я не смогу так быстро снабдить шлюп всеми необходимыми припасами.
— Сможешь! Я позабочусь, чтобы вам доставили все, что нужно, а Кэтнесс и Гебридские острова — недалеко. Если вы захотите, то сможете уйти.
— Но почему я должен уйти? — воскликнул Кливленд. — А если я не желаю этого? ..
— Потому что твое присутствие опасно для других и тебе самому грозит гибелью. Но выслушай меня внимательно. С первого же мгновения, как я увидела тебя распростертым без чувств на песке под утесам Самборо, я прочитала в твоих чертах, что судьба твоя связана со мной и с теми, кто дорог мне; но к добру или злу — то было скрыто от моих глаз. Я помогла вернуть тебя к жизни и спасти твое имущество. Я помогла в этом тому самому юноше, которому впоследствии ты встал на дороге и уязвил его самые сокровенные чувства, оклеветав его своими россказнями.
— Как! Я оклеветал Мертона! — воскликнул Кливленд. — Бог мне свидетель, что я почти не упоминал его имени в Боро-Уестре, если только это вы имеете в виду. Коробейник Брайс, желая, как мне кажется, заручиться моим расположением, ибо он надеялся иметь от меня кое-какую выгоду, в самом деле, как я слышал, нашептал кое-что старому Магнусу, ложь или правду — не знаю, но потом это подхватила молва чуть ли не всего острова. Но сам я не думал о Мертоне как о сопернике, иначе я избрал бы более благородный путь, чтобы избавиться от него.
— Так, значит, лезвие твоего обоюдоострого кинжала, направленное в грудь безоружного юноши, и пыталось проложить этот более благородный путь? — сурово спросила Норна.
Совесть жестоко уязвила Кливленда; на мгновение он умолк, затем продолжал:
— Тут я действительно был виноват. Но он, слава Богу, поправился, и я готов дать ему удовлетворение, какого он потребует.
— Нет, Кливленд, — возразила предсказательница, — нет! Враг, в чьих руках ты служишь лишь орудием, могуч, но со мной ему не тягаться. Ты человек такого склада, который силы мрака любят избирать для исполнения своей воли: ты смел, высокомерен, тебя не страшат и не сдерживают никакие нравственные основы, вместо них тобой руководит чувство неукротимой гордыни, которое люди, подобные тебе, называют честью. Такова твоя сущность, и она определила весь твой жизненный путь — стремительный и неудержимый, кровавый и бурный. Мне, однако, ты должен будешь покориться, — закончила Норна, воздевая жезл и тем самым словно утверждая свою непреклонную волю, — да, да, хотя бы демон, который владеет тобой, появился сейчас во всем своем ужасном обличье!
Кливленд иронически улыбнулся.
— Послушай, матушка, — сказал он, — прибереги подобные речи для невежественного моряка, который просит послать ему благоприятный ветер, или для бедного рыболова, молящего об удачном улове. Я давно уже недоступен чувству страха и нисколько не суеверен. Вызывай своего демона, если таковой у тебя имеется, и пусть он встанет здесь передо мной. Тот, кто провел долгие годы среди дьяволов из плоти и крови, вряд ли оробеет, увидев бестелесного черта.
Спокойствие и безнадежная горечь этих слов своей силой и убедительностью поколебала даже порожденные болезнью иллюзии Норны.
— За кого же ты тогда меня принимаешь, — глухим и дрогнувшим голосом спросила она Кливленда, — если отрицаешь могущество, за которое я так дорого заплатила?
— Ты мудра, матушка, — ответил Кливленд, — во всяком случае, ты очень искусна, а всякое искусство — могущество. Я вижу, что ты прекрасно умеешь плыть по течению событий, но отрицаю, что ты в силах изменить это течение. Не трать поэтому слов, перечисляя различные ужасы — они меня не пугают; скажи просто: почему ты требуешь, чтобы я уехал?
— Потому что я хочу, чтобы ты не видел больше Минну, — ответила Норна, — потому что Минна предназначена тому, кого здесь зовут Мордонтом Мертоном, потому что, если ты не скроешься отсюда в течение двадцати четырех часов, тебя ожидает верная гибель. Ну вот, эти слова просты, в них нет никакого тайного смысла; отвечай же мне так же кратко и ясно.
— Хорошо; итак, говоря кратко и ясно, — ответил Кливленд, — я не покину этих островов по крайней мере до тех пор, пока еще раз не увижу Минну Тройл! И пока я жив, не достанется она твоему Мордонту!
— Послушайте только его! — воскликнула Норна. — Послушайте, с каким презрением смертный отвергает возможность продлить свое земное существование! Послушайте, как грешник, великий грешник, отказывается от срока, который судьба предоставляет ему для раскаяния, для спасения бессмертной души! Посмотрите — вот он стоит, гордо выпрямившись: как он смел, как уверен в своих молодых силах и мужестве! Даже я, никогда не знавшая слез, даже я, у которой так мало причин сожалеть о нем, чувствую, как глаза мои затуманиваются при мысли о том, во что превратится этот молодой, полный сил человек, прежде чем солнце зайдет дважды.
