потянулся вслед за остальными. И вот таким манером и выходит, что одна половина нашего шетлендского Мейнленда пропала, а другая мечется туда-сюда в поисках пропавших, — прямо страшные времена настали!
Капитан Кливленд сдержал свой гнев и выслушал эту тираду достойного негоцианта хотя и с нетерпением, но не без надежды услышать что-либо относящееся к нему лично. Зато теперь его спутник, в свою очередь, потерял терпение.
— А платье, — закричал он, — платье, платье, платье! — сопровождая каждое восклицание взмахом трости, да так ловко, что она свистала у самого уха коробейника, не задевая его.
Брайс, уклоняясь от каждого из этих ударов, вопил:
— Нет, сэр, мой добрый сэр, уважаемый сэр, это платье… Почтенная дама так сокрушалась о своем старом господине, и о молодом господине, и о досточтимом капитане Кливленде, и по поводу горя в семье досточтимого фоуда, и по поводу самого досточтимого фоуда, и из-за управляющего, и из-за Клода Холкро, и по поводу всех прочих поводов и отношений, что мы с ней смешали нашу печаль и наши слезы, как говорится в Писании, и прибегли к утешению в виде бутылки, да еще позвали на совет ранслара нашего поселка по имени Нийл Роналдсон, весьма достойного человека, это всем в округе известно…
Но тут трость просвистела так близко над его головой, что слегка задела его ухо. Коробейник отпрянул, и истина — или то, что он хотел выдать за истину, — выскочила у него без дальнейших околичностей, подобно тому как пробка после долгого бесполезного шипения и сипения вылетает наконец из бутылки отменного пива.
— Да что еще, черт возьми, вам от меня нужно? Ну, старуха и продала мне сундук с платьем: оно мое, я его купил и на этом буду стоять до конца дней своих.
— Иными словами, — сказал Кливленд, — жадная старая ведьма имела бесстыдство продать вещи, которые ей не принадлежали, а ты, честный Брайс Снейлсфут, имел дерзость купить их?
— Ах, дорогой мой капитан, — ответил «честный» торговец, — но что же нам с ней, бедным, было делать? Сами-то вы, хозяин вещей, пропали, а мейстер Мордонт, что взялся их беречь, тоже пропал, а платье-то лежало в сыром месте и могло попортиться от моли, или плесени, или…
— Так, значит, старая воровка продала, а ты купил мои вещи, чтобы спасти их от порчи? — спросил Кливленд.
— Да, как видите, — ответил коробейник. — Мне думается, благородный капитан, что, пожалуй, так оно и было.
— Ну тогда слушай, ты, наглый мошенник, — сказал Кливленд, — я не хочу пачкать руки о твою шкуру или поднимать шум в этом месте…
— Да на это, пожалуй, у вас у самих есть уважительные причины, капитан, да оно и понятно, — лукаво заметил коробейник.
— Я переломаю тебе все кости, если ты скажешь еще хоть слово! — перебил его Кливленд. — Но послушай, я предлагаю тебе выгодные условия: верни мне черную кожаную записную книжку с замком и кошелек с золотыми монетами, да кое-что из нужной мне одежды, а остальное, черт с тобой, оставь у себя!
— Золотые монеты! — воскликнул разносчик нарочито повышенным тоном, долженствовавшим выражать крайнюю степень изумления. — Но что могу я знать о золотых монетах? Кружевные манжеты — вот это было бы по моей части! А если там и был кошелек с монетами, так смею вас уверить, Суерта хранит его где-нибудь под спудом для вашей чести — ведь золото, как вам известно, не портится от сырости.
— Верни мне тогда мою записную книжку и вещи, наглый вор, — закричал Кливленд, — или я без лишних слов выбью тебе мозги из башки!
Лукавый коробейник оглянулся и увидел, что помощь в лице шести стражников была уже близка: неоднократные столкновения с командой пиратского судна научили городские власти посылать против подобного рода чужестранцев усиленные наряды блюстителей порядка.
— Вы бы лучше приберегли кличку вор для собственной вашей милости, капитан, — сказал торговец, к которому с приближением гражданских сил снова вернулась дерзость, — неизвестно еще, откуда у вас самих взялось все это богатое платье и дорогие безделки!
Он произнес это с такой вызывающей наглостью во взгляде и тоне, что Кливленд тут же схватил его за шиворот, перебросил через наспех сколоченный прилавок, который вместе со всеми разложенными на нем товарами рухнул на землю, и, удерживая торговца одной рукой, другой принялся изо всех сил лупить его тростью. Все это произошло столь быстро и решительно, что Брайс Снейлсфут, хотя и обладал крепким сложением, был сражен стремительностью атаки и даже не пытался освободиться, а только заревел, как теленок, призывая на помощь. Замешкавшееся подкрепление тем временем подоспело, стражники бросились на Кливленда и соединенными усилиями заставили его отпустить коробейника и подумать о своей собственной защите. Кливленд принялся отбиваться с исключительной силой, отвагой и ловкостью, при энергичной поддержке своего верного Банса, который до того с восторгом смотрел на побои, достававшиеся коробейнику, а теперь упорно сражался, чтобы избавить своего друга от последствий его самовольной расправы. Однако, поскольку за последнее время вражда между жителями города и пиратской командой, вызванная наглым бесчинством моряков, чрезвычайно обострилась, горожане решили твердо стоять друг за друга и помогать гражданским властям при всех столкновениях подобного рода. На подмогу констеблям явилось поэтому столько помощников, что хотя Кливленд сражался отчаянно и смело, но в конце концов был сбит с ног и обезоружен. Его более счастливый приятель спасся бегством, как только увидел, что на этот раз судьба обернется, должно быть, против них.
Гордое сердце Кливленда, которое, несмотря на всю испорченность, сохранило врожденное благородство, едва не разорвалось, когда он увидел себя побежденным в этой позорной уличной схватке: теперь его потащат в город, как пленника, и погонят по улицам к ратуше, где городские власти как раз держали совет. У него мелькнула страшная мысль о тюремном заключении со всеми вытекающими отсюда последствиями, и он тысячу раз проклял безрассудство, которое не позволило ему уступить наглому торговцу и вовлекло в столь опасное приключение.
Однако как раз в тот момент, когда шествие приблизилось к дверям ратуши, находившейся на главной площади городка, непредвиденное обстоятельство внезапно изменило весь ход событий.
Банс, который решил использовать свое поспешное отступление на пользу не только себе, но и своему другу, со всех ног устремился в гавань, где у пристани как раз стояла шлюпка с пиратского судна, и позвал старшину и команду на выручку Кливленду. В результате на месте действия появились отчаянные головорезы, каковыми и должны быть люди подобной профессии, с лицами, бронзовыми от тропического солнца, под лучами которого проходила их деятельность. Они сразу же врезались в толпу, нанося направо и налево удары деревянными упорками для ног, которые забрали из шлюпки. Пробившись к Кливленду, товарищи мгновенно вырвали его из рук констеблей, совершенно не способных сопротивляться столь ярой и внезапной атаке, и с торжеством увлекли его на набережную. Два или три молодчика время от времени оборачивались, чтобы давать отпор толпе, которая, впрочем, не слишком рьяно старалась отбить своего пленника, ибо большинство моряков было вооружено пистолетами и тесаками, так же как и менее смертоносными орудиями, которые пока одни только и были пущены в ход. Пираты благополучно добрались до шлюпки, вскочили в нее, увлекая с собой Кливленда, которому обстоятельства, видимо, не оставляли другого выбора, оттолкнулись от берега и в такт взмахам весел затянули старую песню, только первый куплет которой долетел до слуха городских жителей:
Слов этой песни уже нельзя было разобрать, а нестройное пение долго еще раздавалось над морем. Таким образом, пират Кливленд почти против воли снова вернулся к своим отчаянным соратникам, с которыми так часто принимал решение порвать навеки.
ГЛАВА XXXIII
Мой друг, любовь родителей сильней
Рассудка и, как сокола приманкой,
Она властна мудрейшего на землю
Сманить с небес. Так Просперо свой плащ
