Вторжение

теряя весьма и весьма на том, что никак не может определиться.

Западные рецепты для России безусловно неприемлемы. Более того, они архивредны ей, смертельны.

Так вот, дорогие соотечественники. Да, авторитет партии, называвшей себя коммунистической, падает, ошибок было сделано, понимаешь, немало, в том числе и мною лично, когда я пребывал еще в этом мире. Сейчас речь идет о выборе пути, об историческом выборе формы развития Отечества, о судьбе великой, не побоюсь произнести это слово, идеи. И дело тут не в Марксе, который отказывался, понимаешь, называть себя марксистом, когда видел, как грубо искажаются его взгляды бойкими учениками.

Мне известно будущее. Но, разумеется, я не имею права рассказывать вам о нем, скажу лишь одно. В эти дни умер очередной миф о коммунизме.

Сама коммунистическая идея, возникшая задолго до того, как на белый свет появились Маркс с другом Фредом, умереть не может! Ибо еще на заре человечества родилась мечта лучших людей планеты, в основе которой создание таких, понимаешь, форм существования жителей прекрасного из миров, где будет устранена любая несправедливость.

Такая идея не может умереть, товарищ Юсов! И потому я верю, понимаешь, в коммунизм…

Все надолго замолчали, каждый по-своему осмысливал сказанное вождем.

Юсов вдруг вспомнил томящегося в плену у ломехузов тестя. Какие эти, как их, ах да, метаморфозы он сейчас претерпевает? Станислав Семенович и прежде говорил с ним о коммунизме и говорил почти то же самое, разве что другими словами и с большей страстностью, чем у подчеркнуто невозмутимого, так и в книжках про него пишут, вождя.

Ярый диалектик, умеющий воспринимать чужие доводы, если не расходятся они со здравым смыслом, председатель «Отечества» ратовал за взвешенный новый курс, эволюционный принцип изменений и уж всегда безапелляционно выступал за твердый порядок в стране, приоритет доброго имени в коммерческих делах.

Без честности и обязательности, считал писатель Станислав Гагарин, никакое предпринимательство невозможно.

Но Юсов был дьявольски упрям, и дабы убедить его, требовалось, чтоб реальная действительность наставила ему не один десяток синяков и шишек.

И все-таки он был небезнадежен, и деловые, организаторские достоинства пилота первого класса перевешивали его недостатки.

Геннадий Иванович мучился от того, что рядом нет человека, которому он сразу поверил, навсегда и бесповоротно. Сейчас бывшему ракетчику, еще недавно дежурившему на Центральном командном пункте Ракетных войск стратегического назначения, страшно было даже представить, что происходит с человеком, дружбой с которым он так гордился.

И Дурандин был готов хоть сейчас мчаться куда угодно, согласен он был на любой риск, лишь бы вызволить попавшего в беду товарища.

«Позволят мне проститься с Валюшей? — подумал Геннадий Иванович. — Конечно, я ничего ей не скажу, но хотелось бы повидаться…»

— Разумеется, — сказал Иосиф Виссарионович. — Сейчас же и сходите домой. Сорок минут вам хватит? Из дома пройдите через Перхушковский контрольный пункт. Там на стоянке нас ждет белая «Волга» под номером 35–14, литер ЮБК.

Дима Лысенков встряхнулся от дум, одолевших его после слов Сталина в защиту коммунизма, они были всегда близки ему, и словоблудство ренегатов аспиранта почти не коснулись. Он впитал эти идеи от отца, человека незаурядного и чертовски похожего характером и манерами на Станислава Семеновича, который порою в восприятии Дмитрия сливался с человеком, давшим ему возможность появиться на этом свете.

Он открыл было рот, намереваясь спросить товарища Сталина о возможности взглянуть перед их явно опасной вылазкой на Димку и Галину, но Иосиф Виссарионович согласно кивнул, присовокупив обещание заехать на Воробьевы горы, где обитала лысенковская семья втроем в четырехметровой комнате-пенале, такой метраж выделялся аспирантам знаменитого университета.

«Трудно привыкнуть к тому, что мысли твои читают», — вздохнул про себя Дмитрий и тут же спросил:

— А как с оружием, товарищ Сталин? Трех-четырех я на себя возьму, а дальше…

— Ноу проблемс, как говорят ваши нынешние заокеанские якобы друзья, — не без сарказма во второй части фразы заверил Дмитрия товарищ Сталин. — Оружие получите в машине. А с вами, Вадим Георгиевич, я уже побеседовал. Думаю, что вопросов ко мне не имеете.

Казаков удивленно воззрился на вождя и вдруг почувствовал: в памяти у него четко отпечаталось все то, что ему надлежало исполнить, уложились инструкции, которые дал ему Иосиф Виссарионович, не произнеся на этот счет ни единого слова.

— Идите домой, товарищ Казаков, и приступайте к первой фазе ваших обязанностей, — предложил ему вождь. — Держите машину в боевой готовности, пару канистр с бензином положите в багажнике. И придумайте, понимаешь, что-нибудь для Риммы Прокофьевны. Скажите, например, что повезете шефа по литературным делам, ваша супруга его как будто уважает.

Казаков хотел скаламбурить, выдать очередной афоризм или, как он стал недавно выражаться, ахуизм, но вовремя сдержал порыв, сообразил, что не время и не место.

И уже на улице Заозёрной Казаков глубокомысленно произнес:

— Я что думаю, Геннадий Иванович… Не доросли мы до коммунизма. Не созрели нравственно. В пещерах и на деревьях пока живем.

Дурандин не ответил, лишь горестно и согласительно вздохнул.

Когда Дурандин и Казаков ушли, Иосиф Виссарионович сказал, обращаясь к Николаю и Лысенкову:

— Возвращаясь к теме, затронутой товарищем Юсовым, хочу сказать вам, молодые люди, что все это не так-то просто. Товарищ Сталин — профессиональный, понимаешь, революционер, товарищ Сталин — социальный практик. Это я о прежнем Сталине говорю, который умер в начале марта, тридцать семь лет тому назад. Сейчас перед вами вовсе другой, понимаешь, товарищ Сталин, которого Зодчие Мира наделили сверхзнанием. В той, обычной жизни мне так не хватало серьезного образования! Я учился на ходу, урывками, без какой-либо системы… Но вот о circulum vitiosus я знал, точнее, интуитивно догадывался, понимаешь, всегда.

— Циркулюм чего? — не стесняясь, переспросил Юсов.

— Латинское выражение, означает порочный круг, понимаешь… Тот самый, в котором, увы, пребывает по разным причинам человечество.

Смотрите сами. Обогащение одних неминуемо ведет к обнищанию других. Когда этих других становится много, а по прикидке экономистов их у вас ожидается до сорока миллионов, безработных, понимаешь, у этих миллионов вновь и вновь зарождается идея перераспределения — справедливого? — жизненных благ.

Тогда вырастают и рвутся в бой новые и новые фанатики, готовые бросать бомбы в тех, кто на вершине власти. И делают они это именем народа, во имя его, на благо его.

Помните лозунг «Грабь награбленное!», так сказать, апофеоз политического цинизма или, говоря языком заключенных — беспредел. Сейчас его взяли на вооружение многие народные, понимаешь, избранники, они вовсе не лучше моих соратников образца Семнадцатого года. Может быть, даже хуже, ибо призывают к явному неравенству. Их нынешние действия вкупе с тайными намерениями ломехузов пророчат Большую Кровь, а может быть, и вселенскую, понимаешь, гибель человечества вообще.

Но пойдем дальше. Наконец, фанатики, или зовите их радикалами, демократами, плюралистами, захватывают власть. Теперь они сами распределяют ценности, а обладание неожиданным и незаработанным, понимаешь, богатством безнравственно, оно разлагает духовно новоявленных нуворишей.

Народ же получив таки равную, регламентированную порцию гороховой