Они расстались на шоссе совсем рядом с домом.
Сведберг и Валландер поехали обратно в Шернсунд.
— Охрану нужно установить сегодня же вечером, — сказал Валландер.
— Как приеду, сразу поговорю с Мартинссоном. Мы что-нибудь придумаем.
— Полицейскую машину надо поставить прямо на дороге. Пусть видят, что дом под охраной.
Сведберг отвез Валландера в Шернсунд и собрался назад в Истад.
— Мне нужно всего несколько дней, — сказал Валландер. — Вы пока продолжайте разыскивать меня. Но ты позванивай сюда.
— Что сказать Мартинссону?
— Насчет того, чтобы взять дом моего отца под охрану, ты додумался сам, — сказал Валландер. — Убеждай их любыми способами.
— Ты по-прежнему не хочешь, чтобы я говорил Мартинссону?
— Ты знаешь, где я, и этого достаточно.
Сведберг уехал. Валландер пошел на кухню, поджарил себе яичницу. Через два часа вернулись машины с лошадьми.
— Ну как? Она победила? — спросил Валландер, когда Стен Виден вошел на кухню.
— Победила, — ответил тот. — Но с трудом.
Петерс и Нурен сидели в патрульной машине, пили кофе.
Настроение у обоих было препаршивое. Сведберг приказал им охранять дом, где жил отец Валландера. А дежурства, когда машина стоит на месте, тянутся бесконечно. Так и будут торчать тут, пока не явится смена. Но до тех пор еще долго. Сейчас только четверть двенадцатого. Вечерние сумерки.
— Как по-твоему, что стряслось с Валландером? — спросил Петерс.
— Не знаю, — ответил Нурен. — Сколько раз повторять: не знаю.
— Никак не могу отделаться от этих мыслей. Сижу вот и думаю: может, он алкоголик?
— С чего ты взял?
— Помнишь, мы как-то раз задержали его за вождение в нетрезвом виде?
— Ну, это еще не алкоголизм.
— Конечно, но все-таки.
Оба опять замолчали. Нурен вышел из машины отлить.
Тут-то он и заметил отблеск огня. Сперва было решил, что это отсвет автомобильных фар. Но потом разглядел облако дыма.
— Горит! — крикнул он Петерсу.
Петерс вышел из машины.
— Может, пожар в лесу? — предположил Нурен.
Горело в рощице за ближайшими полями. Но сам очаг прятался в неровностях рельефа.
— Надо съездить поглядеть, — сказал Петерс.
— Сведберг не велел отлучаться ни под каким видом, — заметил Нурен. — Что бы ни произошло.
— Да это займет всего минут десять, — сказал Петерс. — В случае пожара мы обязаны принимать меры.
— Сперва позвони и затребуй у Сведберга подкрепление.
— Десять минут, — сказал Петерс. — Чего ты боишься-то?
— Я не боюсь. Но приказ есть приказ.
И все-таки Петерс настоял на своем. Они сели в машину и по грунтовой дороге направились к огню. Как выяснилось, горела старая бочка из-под бензина. Кто-то набил ее бумагой и пластиком, поэтому огонь полыхал очень ярко. Но когда Петерс и Нурен подъехали, пламя уже почти погасло.
— Нашли время жечь мусор, чудно, ей-богу. — Петерс огляделся по сторонам.
Никого. Пусто.
— Едем обратно, — сказал Нурен.
Минут через двадцать они опять были на посту. Все как будто бы спокойно. Свет погашен. Дочь и отец Валландера спят.
Несколько часов спустя приехала смена, сам Сведберг.
— Все спокойно, — сказал Петерс.
О вылазке к горящей бочке он словом не обмолвился.
Сведберг, сидя в машине, дремал. Мало-помалу рассвело, наступило утро.
В восемь он слегка забеспокоился: из дома никто не выходил, а ведь отец Валландера вставал всегда очень рано.
В половине девятого Сведберг встревожился не на шутку: что-то здесь не так. Вышел из машины, пересек двор, поднялся на крыльцо и тронул дверь.
Не заперто. Сведберг позвонил и стал ждать. Никто не отзывался. Он вошел в темную переднюю, прислушался. Мертвая тишина. Потом ему почудилось, будто что-то скребется. Вроде как мышь грызет стенку. Он пошел на звук и очутился перед закрытой дверью. Постучал и, услышав в ответ сдавленный вопль, распахнул дверь. На кровати лежал отец Валландера. Связанный, рот заклеен черным пластырем.
На миг Сведберг остолбенел. Затем осторожно отклеил пластырь, развязал веревки и после этого обыскал весь дом. Комната, где, как он предполагал, спала Линда, была пуста. Кроме отца Валландера, в доме не нашлось никого.
— Когда это случилось? — спросил он.
— Вчера вечером, — ответил отец Валландера. — В самом начале двенадцатого.
— Сколько их было?
— Один.
— Один?
— Один человек. Но с оружием.
Сведберг выпрямился. Голова была совершенно пустая.
Потом он прошел к телефону и позвонил Валландеру.
26
Кисловатый запах зимних яблок.
Вот первое, что она почувствовала, когда очнулась. Но после, когда открыла в темноте глаза, было лишь одиночество и страх. Она лежала на каменном полу, и пахло только влажной землей. Ни звука кругом, хотя страх до предела обострил все ее ощущения. Она осторожно тронула рукой шершавый пол. Не цемент, а камень. Значит, она где-то в подвале. В эстерленском доме у деда, откуда ее силой уволокли, такой пол был в картофельном погребе.
Когда чувства насытились скудными впечатлениями, накатили дурнота и нарастающая головная боль. Она не могла сказать, давно ли находится в этой тьме и безмолвии, ведь часы остались на тумбочке возле кровати. И все же она догадывалась, что с тех пор, как ее разбудили и уволокли прочь, прошло много часов.
Руки были свободны, а вот щиколотки скованы цепью: пальцы нащупали висячий замок. Линда похолодела — она в кандалах! Мелькнула мысль: людей обычно связывают веревками. Веревки мягче, податливее. Цепи приводили на память далекое прошлое, рабство и стародавние процессы против еретиков.
Но самым неприятным в эти минуты, когда к ней вернулось сознание, была одежда. Она сразу поняла: одежда чужая. Совсем чужая — по крою, по краскам, которых она не видела, но как бы чувствовала кончиками пальцев, и по запаху какого-то едкого стирального средства. Кто-то снял с нее ночную рубашку и одел — с головы до ног, от нижнего белья до чулок и туфель. От этого Линде стало совсем плохо. Дурнота резко усилилась, она обхватила голову руками и покачивалась вперед-назад. Все это сон, думала она,
