таковым. Главная физическая опасность миновала, и сразу вернулась острая боль в колене. Я легонько коснулся места ушиба и поморщился.
— Пожалуй, надо перевязать, — сказал он. — Идемте. Сами идти можете?
Он подал руку и потянул меня. Колено болело и отказывалось гнуться; я заковылял.
— Счастье, что сегодня воскресенье, — заметил он. — А то меня здесь нипочем бы не было. Я поил лошадей и вдруг слышу: крик.
— Разве я кричал? — удрученно поинтересовался я.
— Было дело. Но многие на вашем месте ревели бы белугой.
Я оценил комплимент, и мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное.
— А я видел, как вы ныряли, — нашелся я. — Очень здорово.
Мои слова ему и вправду понравились; потом он проговорил:
— Не сердитесь, если я сказал пару ласковых. Такой уж я человек, а тут еще четырехногие дьяволы житья не дают.
Я и не подумал презирать его за то, что он изменил тон, как только узнал, откуда я: это казалось мне естественным, верным и правильным; я и сам изменил тон, когда понял, что Тримингем — виконт. Мои иерархические построения стали моей моралью, я сознательно воспринимал людей в зависимости от их положения.
Мы вошли в дом — жалкое жилище, — и дверь привела нас прямо в кухню.
— Больше всего я живу здесь, — объявил он, как бы оправдываясь. — Есть фермеры, которые только командуют, а я все делаю сам. Садитесь, сейчас найдем что-нибудь для перевязки.
Я сел и только тогда понял, как сильно расшиб колено.
Он вернулся с бутылкой карболки и какими-то тряпками. Потом вытащил из раковины белый эмалированный кувшин и промыл ссадину, уже переставшую кровоточить.
— Повезло вам, — заметил он, — что бриджи с гетрами целы остались. А то плакал бы ваш зеленый костюмчик.
Я почувствовал облегчение — действительно повезло.
— Его подарила мисс Мариан, — сообщил я. — Мисс Мариан Модсли, из Холла.
— Правда? — спросил он, вытирая мне колено. — Я с этими господами почти не знаюсь. Потерпите, сейчас будет больно. — Он обмакнул тряпку в карболку и приложил к ране. В глазах встали слезы, но я даже не поморщился. — Да вы спартанец, — похвалил он, и лучшей награды мне не требовалось. — А теперь перевяжем вот этим. — Он достал старый носовой платок.
— А вам он не понадобится? — встревожился я.
— У меня их хватает. — Мой вопрос его немного озадачил. Он сильно затянул повязку. — Не туго?
Мне нравилось, как он, словно через силу, заботился обо мне.
— Попробуйте походить, — велел он.
Я заковылял по каменным плитам кухонного пола: повязка держала, и стало легче. Как приятно сознавать, что у истории с плохим началом — отличный конец! Вот уж будет о чем рассказать! Вдруг меня словно током ударило: с ним надо как-то рассчитаться! Разумеется, как и все дети, я привык, что взрослые делают для меня то и это, но я был уже не ребенок и понимал, что значит «оказать услугу». Предложить ему деньги? Неудобно, да у меня их и нет. Как же быть? Может, что-то подарить ему? О подарках я задумывался нередко. Я оглядел кухню — здесь не было никаких украшений, разве что календарь скотовода, и все разительно отличалось от моего теперешнего обиталища — и напыщенно произнес:
— Большое вам спасибо, мистер Берджес. (Здорово я всунул «мистера».) Могу ли быть вам чем- нибудь полезен?
Я не сомневался, что он откажется, но он как-то строго посмотрел на меня и сказал:
— Может, и так.
Я вмиг навострил уши.
— Передадите кое-что для меня?
— Разумеется, — разочарованно ответил я — подумаешь, просьба! Я вспомнил поручение Тримингема и какой из этого вышел толк. — Что нужно передать и кому?
Он ответил не сразу, взял кувшин с помутневшей водой и выплеснул ее в раковину. Вернулся и встал надо мной.
— Вы не очень торопитесь? — спросил он. — Можете подождать несколько минут? — Он всегда говорил как бы всем телом, и слова его звучали удивительно весомо.
Я глянул на часы, прикинул.
— Чай у нас только в пять часов, — объяснил я. — Поздновато, да? Дома мы чаевничаем раньше. Так что могу подождать... ну, десять, пятнадцать минут.
Он улыбнулся и сказал:
— К чаю опаздывать не стоит. — Что-то его беспокоило, весь он будто переменился. — Хотите взглянуть на лошадей?
— Да, конечно. — Я постарался выказать интерес.
Мы подошли к длинному кирпичному сараю с четырьмя дверьми, в каждой — оконце, за которым виднелась голова лошади.
— Это Брайтон, — начал представлять он. — Мой главный ломовик, но в пару ни с кем впрягаться не хочет, только сам. Чудной, да? А эта гнедая кобыла — Улыбка — хороша, работу любит, но вот урожай соберем, ей время жеребиться; этого серого звать Боксер, ничего, только зубы малость длинноваты. А на этом я езжу по делам, иногда на охоту. Смотрите, какой красавец, а?
Он пригнулся и поцеловал бархатный нос, и лошадь благодарно повела ноздрями и сильно втянула ими воздух.
— А как его зовут? — спросил я.
— Дикий Злак, — ответил он с ухмылкой, и я ухмыльнулся в ответ, не ведая чему.
Казалось, вся полуденная жара сосредоточилась вокруг нас, она усиливала запах лошадей, навоза, все запахи фермы. Мне стало как-то неуютно, слегка закружилась голова, и все-таки жара бодрила меня. И когда, покончив с осмотром лошадей, мы направились к дому, я и огорчился, и обрадовался.
У входа в кухню фермер вдруг резко спросил:
— Сколько вам лет?
— В этом месяце, двадцать седьмого, будет тринадцать, — солидно ответил я, надеясь услышать что- то вроде: «Вот это здорово!» — взрослые редко пропускают мимо ушей новость о чьем-то дне рождения.
Но он сказал:
— А я думал, вам чуть больше. На вид вы старше своих лет.
Услышать это было лестно, тем более от человека столь внушительных размеров.
— Не знаю, надежный ли вы человек, — добавил он затем.
Я изумился, даже немного обиделся: но только немного — ведь это прелюдия, он, должно быть, хочет мне довериться.
Все же я негодующе произнес:
— Конечно, надежный. В моем табеле так и написано: «заслуживающий доверия». И директор то же самое сказал.
— И все-таки, — с сомнением произнес он, пристально оглядывая меня, — откуда я знаю, что вы будете держать язык за зубами?
Задавать такой вопрос школьнику — это просто глупо. Все мы клялись хранить тайну. Я взглянул на него чуть ли не с жалостью.
— Вы хотите, чтобы я перекрестился?
— Делайте что угодно, — ответил он. — Но если проболтаетесь... — Он не закончил фразу, но в воздухе повисла физическая угроза, столь естественная в присутствии этого человека.
— О нашей встрече? — спросил я. — Клянусь, я бы ни за что не сказал, но они увидят разбитое колено.
Он словно не слышал.
