Севела Лидду уже вспоминал без злобы, как вспоминают дорожное приключение.
– Здравствуй, Гирш, – сказал он. – И ты Никодим. Гирш, позови-ка стражника, пусть выметет пол.
Гирш был малоприятный сосед, зато превосходный перлюстратор, снимал печати с писем и подделывал так, что различить было невозможно. Виртуозный каллиграф, он умел повторить любой почерк.
– Пахнет мышами, – брезгливо сказал Севела.
– Он был в двухдневном отпуске, – пробасил Никодим. – А перед тем две недели – в поездке. Вот и отвык от нашей комнаты.
– А ты, Никодим? – осуждающе сказал Севела. – Твой платок засалился, а туника серая от грязи. Скажи дежурному, пусть нагреет баню.
– Непременно сменю тунику, Малук, – добродушно сказал Никодим. – А тебя майор ждет.
Он родился в Вифании, а в Морешеве обучался на курс старше Севелы. В Schola они знакомства не водили – в Морешеве дружбы не поощрялись, там полагалось учиться с утра до ночи, а не завязывать дружбы. Лейтенант Никодим был добродушен и неглуп, колкости выслушивал с мягкой улыбкой. Никодим два года тому назад увозил Севелу от зелотов.
Он приехал в лагерь под видом троюродного брата Севелы и привез письмо от вероучителя Ядина из Сихема. В письме говорилось, что наставник хочет, чтобы Севела на время оставил богопослушных молодцов, поскольку рав Ядину надо говорить с Севелой и дать поручение в Газу. Молодцы в овчинных куртках «троюродного брата» приняли приветливо. Но Элеазар Бар-Галеви, вожак, угрюмо выспрашивал: как Никодим нашел дорогу к лагерю? Никодим, простецки ухмылялся, показал чертеж, сделанный самим рав Ядином, и пропуск почтенного рав Ядина, работы Гирша. И выглядел он как послушный исполнитель воли почтенного Ядина, как славный мастеровой, сочувствующий богопослушным молодцам. Элеазар, насупясь, долго читал пропуск. Он немного знал грамоту, этот темный самарийский мужик. Лет пятнадцать, как легионарии и Служба не могли подобраться к Элеазару – осторожен и хитер необыкновенно, и чутьем обладал воистину звериным. Вожак прочел, шевеля губами, пропуск на тряпице и велел Севеле поутру отправляться, раз почтенный Ядин призывает ученика. Никодим привез три бурдюка с молодым родосским, связку копченых кур, мешок чеснока и три круга козьего сыра. А еще он привел крепкозадую пятнадцатилетнюю бабу, купил ее в Афуде. Поманил пальцем, спросил: чья? пойдешь со мной? не пожалеешь. Нашел хозяина и купил бабу. Она бежала за лошадью от окраины Афуды, держась за хвост. Молодцы как один восторженно зарычали, когда лучезарно улыбающийся Никодим въехал в замусоренный лагерь с бурдюками, едой и бабой. Еще до заката Никодим стал всем разлюбезным другом. Никодим и зелоты сидели у тлеющего костра, рвали зубами жирных кур, передавали по кругу бурдюк, зычно гоготали. А бабу всю ночь в очередь валяли в палатке и славили Никодима. Костер потрескивал, шумели под ветром кедры, на синем небе светили серебряные звезды.
– Почему ты приехал? – шепотом спросил Севела, улучив момент. – Мне надо пробыть с ними еще пару недель. Элеазар хочет вырезать пост за Афудой. Они думают напасть, когда легионариям привезут жалование. Хотят разжиться деньгами.
– Майор велел выводить тебя сей же миг, – одними губами ответил Никодим, делая вид, что рассматривает плетеный пояс Севелы. – Стало известно, что к Элеазару идут пятеро из Акко, здесь будут к полудню. Один из них – Тавр, кохен. Учился в Яффе в то же время, что и ты. Переночуем, чтобы они не заподозрили неладное. А утром уедем.
О Севеле зелоты знали лишь то, что он родом из Газы, три года был в романской тюрьме, после учился у Ядина из Сихема. Давний знакомец из Яффы был Севеле в лагере Элеазара ни к чему.
Наутро они с Никодимом простились с молодцами, навьючили лошадь, Севела сел верхом, а Никодим повел в поводу. Они миновали последний пост и спустились в лощину. И тут навстречу показался отряд, пятеро конных. Оружия видно не было, но Севела знал наверняка, что под плащами у верховых короткие обоюдоострые мечи, или шестоперы, а еще ножи на поясах. Никодим придержал коня и сошел с тропы, пропуская встречных. Тот, что ехал в голове отряда, рябой здоровяк, свел кустистые брови и пристально осмотрел Никодима с Севелой. Никодим широко улыбнулся и показал: поезжайте, тропа свободна. Всадники несколько мгновений разглядывали встречную пару, потом тронули лошадей и медленно поехали в гору. И уже когда последний из них поравнялся с Никодимом, то второй вдруг натянул поводья, обернулся и стал смотреть на Севелу, морща лоб.
– А постойте-ка, братья!.. – словно что-то припоминая, проговорил человек. – Да ведь я знаю его! Ведь ты Малук? Ты Малук из Эфраима, я знал тебя в Яффе! Тут нечисто, братья!.. А ну – пусть спешится!
Головной в колонне резко развернул коня. Двое быстро спешились, один грубо забрал у Никодима повод. Спешился еще один из отряда. Теперь уж трое стояли на земле. Душевно улыбаясь, Никодим ухватил ближнего к нему всадника за тесьму плаща, пригнул и с хрустом пробил человеку ключицу ножом. Севела мигом выдернул из петли секиру, послал лошадь пятками и наискось ударил головного в шею. Зелот опрокинулся на круп, руки обвисли, кровь облила бороду. Севела скользнул с лошади, покатился под ноги к одному из спешившихся, подхватил под колени, опрокинул, ударил в лоб. Зелоты выхватили романские мечи, один достал Севелу в выпаде, поранил кисть. Но Никодим швырнул в глаза зелоту горсть пыльного песка. Тот ослеп, нелепо замахал мечом, а Никодим ударил в пах и поддернул. После была рубка, Никодим одолел еще одного, человек ахнул и боком обвалился в шуршащий куст. Потом Севела с Никодимом насели на последнего. Севела подсек под колено, а Никодим, уже без спешки, примерившись, ударил в шею.
И удача, что ни один из зелотов не закричал, а ведь до сторожевых было рукой подать. Севела и Никодим торопливо переловили лошадей, взвалили трупы и увели скорбную кавалькаду вниз, в долину. А в лагере Элеазара так и не узнали, что ученик почтенного Ядина был человеком Службы.
Так что он был отважным и надежным человеком, этот Никодим из Вифании – в грязной ли тунике, в чистой ли.
Севела подошел к столу Никодима и положил сверток в промасленном пергаменте.
– Ида послала тебе, – сказал Севела. – Телятина с чесноком. С пергамоном и красным перцем, как ты любишь. Ида питает к тебе слабость.
– Тебе досталась редкая женщина, Малук, – сказал от стеллажей Никодим и почмокал губами. – Даже если бы она больше ничего не делала, а только лишь стряпала, то и тогда лучше ее никого нет.
У Никодима было простецкое лицо. Загорелое, широкое. Маленькие глаза глядели ласково. А круглый, как олива, нос делал лицо Никодима мирным и забавным.
– И все же, пойди в баню, мой Никодим, – сказал Севела. – Я отмывался в бане два дня подряд, мне теперь противно глядеть на твою одежду и черные ногти. А что у майора?
– Он собирается послать тебя на аресты, – сказал Гирш сбоку. – Три ареста, ордера выписаны Светонием.
– Так, – сказал Севела, – три ареста. Он что – ждет меня?
– Да мне кажется, что он всегда ждет тебя, – хихикнул Гирш.
– У меня тоже два ареста, – сказал Никодим. – Ты уж как-нибудь без меня, Малук. Возьми в усиление троих.
Вот это было верно – три стражника равны одному Никодиму.
– А что за люди? – спросил Севела.
– Он все тебе расскажет, – пообещал Гирш. – Иди, он уже дважды про тебя спрашивал.
«Ну да, аресты, – подумал Севела. – Пришла пора арестам. Иначе зачем он давал мне списки?»
Севела поднялся к Нируцу.
– Ну, разве я не был прав? – засмеялся Нируц. – Два дня и Ида. И ты опять офицер Малук, а не грязный обиженный теософ из Лидды.
Севела ухмыльнулся и отсалютовал.
– Ты прочел тексты бродячих рабби?
– Все прочел, но вот понял не все.
– Поговорим о том вечером. Сейчас я направляю тебя совершить аресты. Ордера найдешь в канцелярии. Четыре ареста за тобой, и два за Никодимом. Аресты в разных кварталах, так что советую вам пойти врозь, тогда все сделается быстрее.
– А что за люди? Может быть, это такие люди, что мне лучше не спешить, а объединиться с Никодимом?
Нируц понимающе кивнул – надежнее Никодима в таких делах никого не было.
