Апостол, или Памяти Савла

экселенц и обогнал такси. – Слушай, а ты в разведке не работаешь? Или в контрразведке? А может, ты масон?

Их высочество были в хорошем настроении. Экселенц помигал фарами «газику» и, не дожидаясь, пока тот уступит, обогнал справа. Давно уже Дорохов не видел, чтобы шеф выглядел так беззаботно. Всю последнюю неделю Риснер был хмур и рассеян. Он раздраженно говорил: «Ну что еще?», когда Дорохов заглядывал в его кабинет. Было известно, что он несколько раз встречался со Свердловым, директором Молгенетики. Великодворская нашептала уже, что экселенц будет переходить в Молгенетику и несколько человек, «команду», как это на Западе принято говорить, возьмет с собой. Но Великодворская могла что угодно нафантазировать. Зачем экселенцу Молгенетика, когда он на Варшавке царь и бог? Хотя, с другой стороны, ВНИИ генетики и селекции промышленных микроорганизмов – институт отраслевой, а Молгенетика – академический. Это уже иной уровень, иной решпект.

Они подъехали к пятнадцатиэтажному дому за «Чертановской», экселенц пристроил машину возле подъезда, снял дворники, надел на педали противоугонный замок. В просторном холле трехкомнатной квартиры с «экспериментальной» планировкой Дорохов снял куртку, ботинки, а сумку положил под вешалку. Риснер пошел на кухню, зажег свет, включил шикарный импортный чайник – белый, пластмассовый, закипал мгновенно. И кухня у экселенца была шикарная, метров пятнадцать, наверное. Диванчик уголком, люстра с матерчатым абажуром и маленький телевизор «Электроника» на холодильнике.

– Выпить хочешь? – спросил экселенц и достал из навесного шкафа пакет с зерновым кофе.

– Если с вами только, – сказал Дорохов и присел на диванчик.

Они иногда выпивали по паре рюмок из привозных запасов экселенца.

Риснер открыл створку, вынул из бара (у него и бар был – зазеркаленный шкафчик) четырехгранную бутылку с шотландским гвардейцем на этикетке, поставил на стол две рюмки и налил.

– Джин, – сказал Риснер. – Его хорошо пить с тоником… Но какой может быть тоник в стране дураков?

– Без тоника обойдемся, – примирительно сказал Дорохов. – Станем дуть джин. Как матросы Her Magesty Navy.

Экселенц стоял, прислонившись к серванту.

Худощавый, усталый. Брюки из рогожки, фирменый, тонкой вязки, свитерок. Седоватая прядь через высокий лоб. Породистый человек, нездешний. Не глядя, взял из пачки «Мальборо» сигарету, прикурил от зажигалки «Ронсом».

Громко жужжала кофемолка. За окном шел снег.

Дорохов вытащил из пачки «казбечину» и поискал по карманам спички.

Экселенц высыпал кофе в джезву, залил горячей водой из чайника и поставил на маленький огонь. Когда в джезве поднялась коричневая пена, экселенц разлил кофе в маленькие зеленые чашки и сел напротив.

– Ты наш разговор помнишь? – спросил он.

– Какой разговор?

– Перед Новым годом. Когда Алик позвонил. Помнишь?

– Да. Помню.

– Я тебе тогда предложил подумать. Ты подумал?

Дорохов осторожно сказал:

– А что такое, Алексан Яклич?

Экселенц выдохнул дым длинной тонкой струйкой.

– Миша, сотрудник мой разлюбезный, – экселенц посмотрел Дорохову в глаза. – Я с февраля перехожу в Молгенетику. Есть договоренность со Свердловым.

– А как же лаборатория? А Дебабов знает?

– Естественно. Это же не вчера началось… С ним согласовано. Ты переводишься со мной. И Орлова, и Костров.

– А Хоря?

– Хорькова не пропадет. За нее не волнуйся, – экселенц усмехнулся. – Хорькова, знаешь ли, умница, каких поискать. У нее далекий и интересный прицел. О девушке уже справлялся Колчински. Дебабову звонили из Академии наук, спрашивали: а что это за Хорькова у вас такая замечательная и уникальная, что ею интересуется сам Колчински?

Экселенц подмигнул, и Дорохов вспомнил августовский симпозиум по интерлейкинам и профессора Колчински из Вашингтона. Хорю приставили к нему – переводить и вообще – сопровождать. Она возила Колчински по Золотому кольцу, водила в Алмазный фонд, в Большой театр. Покупала на музыкальной толкучке в Филях для его внука пластинку рок-группы «Черный кофе».

– Ну ладно, давай-ка я открою карты, – сказал экселенц. – Я больше не хочу здесь работать.

– Где здесь, Алексан Яклич?

– Я не хочу больше работать в стране дураков, – спокойно сказал экселенц. – Я много лет играл по здешним правилам. Жил со своей пятой группой инвалидности и занимался наукой, насколько это было возможно. Даже в партию хотел вступить… Чего ты ухмыляешься? Деваться мне было некуда, застрять в завлабах я не хотел… Такие тут правила игры, и других вариантов не было.

– Понятно, – сказал Дорохов.

– А теперь есть другие варианты, – экселенц затянулся. – Мишка, советская наука – это замечательно. Это великолепно. Весь мир в ноженьки должен кланяться советской науке… Луноход и синхрофазотрон. Ландау, Тамм и Арцимович… Понедельник начинается в субботу, и все такое прочее. Но видишь ли, наша страна дураков это в первую очередь глухая провинция. Я уж не стану тебе говорить, что есть места, устроенные разумнее и добрее. Ты не маленький мальчик, сам все знаешь. Жуткая страна, безумная… Но меня как ученого всегда не это удручало. – Экселенц покачал головой. – Здесь провинция, Миша. Глухомань. А я не ракетчик, и не физик-теоретик. Я биолог, мне сорок лет, и я еще кое-что могу. Я нормальный небесталанный ученый, я хочу еще лет двадцать поработать. Без постановлений партии и правительства, на человеческой аппаратуре, с качественными реактивами и без идеологической подоплеки. И я хочу работать, не будучи изолированым от всего человечества! Понимаешь меня?

Дорохов кивнул. Все он понимал. Совершенно ни к чему было экселенцу толкать эту речугу.

– Прекрасно, – удовлетворенно сказал экселенц. – Ты меня понимаешь. Поэтому поступим следующим образом. Мы переходим в Молгенетику. Там будет образован отдел функциональной энзимологии, я буду начальником отдела.

– И что? – тихо спросил Дорохов.

Он вдруг понял, что этот разговор с Риснером стоит в десять раз больше, чем диплом, распределение и защита.

– Где-то через месяц из Колумбийского университета поступит предложение направить туда по научному обмену сотрудника отдела функциональной энзимологии Института молекулярной генетики Академии наук СССР Дорохова Михаила Юрьевича, – экселенц, что называется, наслаждался произведенным эффектом. – Ну как, не страшно? Не страшно тебе, сотрудник мой разлюбезный?

– Страшно, – признался Дорохов. – Елки зеленые, Город Желтого Дьявола… Страшно, конечно.

– Твоя кандидатура должна быть утверждена в Академии наук, в отделе по внешним сношениям. Я говорил о тебе со Свердловым, он поддержит твою кандидатуру.

Дорохов сглотнул и спросил:

– А кроме меня кто еще?

– Орлова, летом.

– Вы знаете, у нее парень есть, – сказал Дорохов. – У них все серьезно.

– Вместе с парнем поедет, – Риснер кивнул. – Потом Костров, потом Лара Изотова…

– А вы?

– За меня, дружок, не беспокойся, – с очаровательным высокомерием произнес экселенц.

И Дорохов подумал: за экселенца беспокоиться не стоит. Экселенца уже ждут на границе машина с забрызганными грязью номерами и лыжи, которые предусмотрительно воткнули в снег. И усталый мудрый Штирлиц уже везет экселенца на «Хорьхе» к «окну на границе», и несется из радиоприемника надтреснутый