Не желая тревожить Франческу, но не дождавшись ее, Дейв поднялся наверх и, стоя перед открытой дверью спальни, смотрел, как она плачет. Ему было бесконечно жаль ее, и он не знал, чем ее успокоить, как справиться с этой роковой случайностью, которая заставила ее так горько плакать, а его – проститься с надеждой. Он хотел было уйти, чтобы понапрасну не смущать ее, но в этот момент она подняла глаза и увидела его.
– Я такую дурочку сваляла, – прошептала она. – Ты, должно быть, ненавидишь меня.
– Нет, что ты!
Он вошел в комнату и присел перед ней на корточки.
– Ничего особенного не случилось, – негромко сказал он. – И вообще, я никогда не смогу тебя возненавидеть. Мы ведь друзья, правда? Так и знай. – Он на секунду умолк, а потом продолжил: – Знаешь, иногда кажется, что тебе позарез нужен один человек. А на самом деле тебе нужен совсем другой. И в один прекрасный момент это всплывает наружу. – Он взял ее за руку и нежно провел пальцем по ладони. Он впервые заметил шрамы на ее запястье – на этом месте она обычно носила часы. Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть от нее свой шок. – Есть вещи, которые мы не в силах изменить, Фрэнки, – продолжил Дейв, – это вросло в душу, навеки осталось в ней, вот как эти шрамы. Тебе придется научиться с этим жить, принимать это как оно есть.
Он дотронулся до отметины на запястье.
– Это сделал он?
Она покачала головой.
– Нет. Единственное, что он оставил, – это любовь. Но, оказывается, она болит сильнее всего.
– А он знает об этом?
– Зачем? Впрочем, он, конечно, знал. Все дело в том, что я оказалась для него неподходящей парой.
Она сказала это так просто, так по-детски наивно, что Дейву захотелось обнять ее как ребенка.
– Может быть, если бы я изменилась, он не оставил бы меня.
– Что ты говоришь, Фрэнки! – Он поцеловал ей руку. – Ты замечательная, лучше не бывает. А скоро, моя дорогая Франческа, ты станешь настоящей звездой, так ярко засияешь, что всех ослепишь своим светом. – Он улыбнулся. – Пройдет несколько недель, я буду смотреть на тебя снизу вверх, и ты осыпешь меня звездной пылью.
Наконец-то ему удалось вызвать у нее улыбку.
– Спасибо тебе, Дейв.
Он пожал плечами.
– Не за что.
– За… – Ей хотелось сказать: за то, что дал мне понять, что не все в нашей власти и не все я могу изменить в своей жизни. Но пока ей трудно было это выговорить.
– За то, что ты – это ты, – договорила она и, рассмеявшись на уморительную рожу, которую он при этом скорчил, добавила: – Ты мне здорово помог, честное слово!
24
Последние дни перед открытием Недели моды пролетали стремительно, и пророчество Дейва относительно звездного будущего Франчески начинало казаться все более реальным. Она действительно имела все шансы стать настоящей звездой. Это замечали все: коллекция, которая создавалась общим трудом, была самой лучшей за все время существования фирмы Дэвида Йейтса, а присущее Франческе чувство цвета, фактуры ткани и стиля выдавало в ней истинного художника. Она была единственной, кто не придавал этому никакого значения.
Начиналась непосредственная подготовка к показу, и обстановка в студии накалялась день ото дня. Джон пригласил самого лучшего фотографа, который сделал потрясающие снимки. были составлены пресс-релизы, а Франческа с Дейвом сфотографировались вместе на обложку каталога. На фотографии оба весело смеялись и казались прекрасной парой, красивой и будто созданной друг для друга. Казалось, коллекция Кэмерон—Йейтса обречена на успех.
Таково было общее мнение и, похоже, никто не собирался его опровергать. Джон получил деньги с помощью Ричарда Брэчена, правда, в обмен на 25 процентов акций фирмы Дэвида Йейтса – по мнению Джона, это было многовато, но возражений не последовало, и вообще деваться было некуда, без этих денег они бы попросту погорели. Кроме того, Ричард все так хорошо организовал, что Джону почти ничего не пришлось делать, только предоставить юридическую сторону сделки в ведение Ричарда и подписать документ, где стояла галочка, не обращая внимания на то, что было напечатано мелким шрифтом.
Имея и без того много хлопот по подготовке к показу коллекции, Джон был рад спихнуть с себя хотя бы часть дел на человека, которому мог доверять.
Для Франчески дни, прошедшие после вечера у Дейва, пролетели в мгновение ока, и в лихорадке работы, в обмене мнениями и доверительных беседах она потихоньку справилась с чувством стыда и смущения, а потом, к своему удивлению, обнаружила, что они стали гораздо ближе друг другу. Физическое влечение не пропало, но теперь они знали, что с ним делать. Дейв знал, что Франческе нужно нечто большее, чем он может ей дать, что он ей, в сущности, не пара. От этого он не переставал ее обожать. Видя ее любовь и уважение к Джону, он втайне надеялся, что вдруг так случится, что в один прекрасный день такие же чувства она станет испытывать и по отношению к нему.
Наконец наступило утро отъезда в Лондон. В студии Дэвида Йейтса царила предотъездная лихорадка. В комнате не осталось ни единого свободного сантиметра – все кругом было
