Новый страх сдавил ему грудь. Если кто-то тратил столько времени и энергии, чтобы содержать огромный орган в столь замечательном состоянии, разве не мог этот человек случайно нажать комбинацию нот, которую Гил и Сабби обнаружили на шпалере? Он получил ответ даже прежде, чем в его мозгу успел оформиться сам вопрос. Чувство уверенности заставило его улыбнуться.
«Нет, не мог. Элиас позаботился бы об этом. Он бы придумал, как это обойти».
— Вот нота «до», — сказала Сабби, указывая на центральную клавишу. — Это все, что я знаю.
Гил обошел кругом огромные трубы органа и убедился, что они не повреждены. Насколько он мог судить, все соответствовало стандартам. Теперь ему оставалось только нагнетать в трубы воздух, предоставив возню с клавишами Сабби.
Та отвергла его план и сама встала перед трубами на колени, ожидая, когда он усядется на скамью.
— Твоя рука наверняка чертовски болит, — сказала она.
На самом деле боль, казалось, сделалась глубже и как-то распространилась на всю ладонь. Забавно, но до этого момента он едва обращал на нее внимание.
— Ты должен уже ощущать онемение, которое постепенно расползается по руке, — добавила сухо Сабби.
Так оно и было, и у него не имелось причин притворяться, настаивая на обратном.
— Это действует яд олеандра. Если есть возможность, не стоит двигать рукой. И уж конечно, нельзя ее напрягать.
Она попробовала качнуть воздух в трубы.
— Почему? Что произойдет?
Эй, я уже наготове. А ты начинай подбирать ноты. Держи фонарик в зубах, — добавила она. — Тогда тебе не понадобится пускать в ход больную руку.
— Что произойдет, если все же понадобится?
— Не волнуйся, ты не умрешь, — рассмеялась Сабби. — Постой, у меня есть идея получше.
Она порылась в их снаряжении, извлекла то, что нужно, затем плотно примотала фонарик пластырем к его лбу и точно так же пристроила к своему лбу другой фонарик. Затем Сабби вернулась к трубам и снова принялась качать, медленно и ритмично. При каждом нажиме раздавалось мягкое шипение. Воздух, проталкиваясь, начинал резонировать в трубах. Гил вернулся к насущной задаче.
Он надавил на клавиши в той последовательности, какая была изображена на шпалере. И стал ждать, не зная, что должно случиться, но очень надеясь, что что-нибудь как-нибудь где-нибудь произойдет. Ничего не произошло.
Он стал смещаться по клавиатуре, каждый раз используя в качестве начальной следующую клавишу. Поначалу замирая после каждой попытки, словно перед уже сработавшим банкоматом в ожидании еще одного непонятного выброса денег. Но время шло, и он перестал делать паузы.
Сабби улавливала каждый новый подбор и прилагала массу усилий, стараясь, чтобы аккорд звучал поотчетливей. Потом рассердилась.
— При твоей игре, даже если ты что-то сделаешь правильно, мы никогда этого не узнаем. Все превращается в какую-то непрерывную мешанину из нот.
Гил постарался сконцентрироваться. Время истекало. У них оставалось чуть больше часа, а все, чего они добились, это посадили фонарики, а заодно с ними нервы. Хотя Сабби и бодрилась, было видно, что она очень устала. Воздуха теперь едва хватало, чтобы поддержать звучание трех-четырех нот. Он мог бы помочь ей, но онемение ушло из свободной руки, теперь она горела огнем.
Гил снова усилием воли заставил себя сосредоточиться. Но стал только в два раза чаще сбиваться, начиная набирать ноты. Подобно путнику, заблудившемуся в пустыне, ему казалось, что он ходит кругами. Возможно, все это было без толку. Он действовал по наитию, в лучшем случае инстинктивно, и, может быть, шел вообще не в ту сторону.
Он первым услышал это… какой-то рокочущий звук. И отчаянно попытался повторить только что набранную комбинацию.
— Постой! — сказала Сабби. — Шшш.
Гил не обратил на нее внимания. Ему нужно было удостовериться, что он не сбился.
— Постой! — прошипела она.
Звук усилился. Но он превратился в рокот мотора машины, которая приближалась к монастырю.
— Выключи фонарик и не двигайся, — прошептала Сабби.
Она исчезла во мраке. Он увидел, как дверь часовни сначала открылась, а затем быстро закрылась.
Гил соскользнул на пол и замер, прижавшись спиной к скамье. За стеной открыли дверцу машины. Потом раздались приближающиеся шаги, гравий шуршал все громче. К этим звукам добавился тихий стон. И тут же все смолкло. Ощупывая стену, Гил выбрался из часовни и двинулся в темноте к боковой двери, выходу из монастыря. На фоне предрассветного неба явственно виднелся силуэт Сабби. Она склонилась к нижним ступеням, а у ее ног распласталась человеческая фигура, дверца машины все еще была открыта. Гил медленно приблизился.
— Принеси мне пластырь, — приказала Сабби. — И армейский нож. Но сначала потуши фары!
— Быстрее, пока он не пришел в себя. Поторопись! — снова рявкнула она.
Гил колебался. Ему хотелось знать, кто лежит без сознания у их ног. Ему хотелось знать, что с ним собираются сделать. Однако вдруг оказалось, что больше всего ему хочется, чтобы лежащего на земле человека связали, прежде чем он начнет шевелиться. Поэтому Гил побежал в часовню и тотчас вернулся с пластырем и ножом.
— Теперь дай мне что-нибудь, чтобы заткнуть ему рот, — приказала она.
Гил посмотрел на свои ботинки, затем на кулаки. Ничего из этого не подходило. Он полез в карман, вытащил бумажник, немного подумал и снова неуклюже засунул его обратно.
— Ничего нет? Принеси одеяло, — велела Сабби.
Гил вернулся через мгновение.
— Черт побери, кто это?
— Сейчас не время для болтовни.
Она отхватила полосу от одеяла, засунула ее в рот незнакомцу и закрепила кляп куском пластыря. Потом подхватила мужчину под мышки.
— Возьми его за ноги.
Гил скрестил на груди руки и покачал головой. Горячая боль вдруг пронзила раненую ладонь. Он вздрогнул, но выпрямился и с твердостью произнес:
— Я не собираюсь в этом участвовать.
— Ты уже в этом участвуешь. Что скажешь о проникновении со взломом в чужие владения?
— Да, но все-таки взлом не убийство, — ответил он.
Луна выглянула из-за облаков и осветила кошмарную сцену неестественно призрачным светом.
— Не будь ребенком. Он что, выглядит мертвым? — спросила она, указывая на мокрое пятно, которое расползалось между ног незнакомца по его брюкам.
Тошнота волной подкатила к горлу Гила. Беспомощную фигуру, лежащую у его ног, было слишком жутко воспринимать и как случайную жертву, и как врага. Еще хуже было очевидное равнодушие Сабби.
«Она много практиковалась».
Тошнота усилилась.
— Кто он? — спросил Гил.
— Просто работник. Приводит тут все в порядок, подготавливает монастырь для экскурсий, — объяснила Сабби. — Предполагалось, что он не появится в ближайшие полчаса.
— Ты знала, что он приедет? — с недоверием спросил Гил.
— Леди-экскурсовод упоминала о нем, когда мы бродили по саду. Он ее зять.
— Ужасно.
Сабби говорила таким тоном, которым обычно сообщают, почему обед задерживается на десять минут.
