Город наполняется жуткой фантастикой.
И на башне колокольной В гулкий пляс и медный зык Кажет колокол раздольный Окровавленный язык.[459] Этот красный цвет — красным пьяным карликом мелькает в сумраке умирающего дня среди образов смерти.
Пьяный красный карлик не дает проходу, Пляшет, брызжет воду, платья мочит. …………………………………………………… Карлик прыгнул в лужицу красным комочком, Гонит струйку к струйке сморщенной рукой. …………………………………………………… Красное солнце село за строенье. («Обман») А вверху — на уступе опасном Тихо съежившись, карлик приник, И казался нам знаменем красным Распластавшийся в небе язык.[460] («В кабаках») …………………………………………………… …Кто-то небо запачкал в крови. Кто-то вывесил красный фонарик…[461] Но пурпуровый цвет не только мотив зловещего заката. Странным образом он рассеян в Петербурге повсюду, словно в Севилье или в Неаполе.
По улицам ставят «красные рогатки»,[462] в окнах цветы пунцовые. Одежды все красные: рыжее пальто,[463] красный колпак, красный фрак,[464] «кто-то в красном платье поднимал на воздух малое дитя»… «А она лежала на спине, раскинув руки, в грязно-красном платье на кровавой мостовой…»[465] Еще раз подчеркивает поэт (там же): «Вольная дева в огненном плаще». («Иду — и все мимолетно»). И видение этого города:
С расплеснутой чашей вина На Звере Багряном — Жена… («Невидимка») Нельзя видеть в этом повторяющемся ударении на этом звучном русском слове случайность. Слишком он чужд Петербургу, зримому плотским взором.
В этом городе вечерних содроганий, ветров и зимних пург — красный цвет — цвет страсти в сочетании с зловещими закатами — окрашивает город предчувствием великих потрясений.
Только два стихотворения посвящены А. Блоком непосредственно характеристике Петербурга («Снежная Дева» и «Петр»).
Из дикой дали в город Петра пришла Снежная Дева, «ночная дочь иных времен».
Ее родные не встречали, Не просиял ей небосклон. Но сфинкса с выщербленным ликом Над исполинскою Невой Она встречала легким вскриком Под бурей ночи снеговой. Снежная Дева не только дочь иных времен, но и стран далеких.
Все снится ей родной Египет Сквозь тусклый северный туман. Ее образ неясен. Может быть, эта пришедшая с берегов Нила дева все та же Вечная Дева, что являлась Владимиру Соловьеву, сначала в Москве, потом в Лондоне, и, наконец, под полно-звездным небом пустыни Египта.[466] Во всяком случае, это все тот же образ Прекрасной Дамы в новой своей ипостаси:
И город мой железно-серый, Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла, С какой-то непонятной верой Она, как царство, приняла. Ей стали нравиться громады, Уснувшие в ночной глуши, И в окнах тихие лампады Слились с мечтой ее души. 
