же вполне искренно, да, так искренно, что он еще больше испугался. Черт возьми, а может, это правда?
— Я знаю, Ленни. Уф. Главное, ей не перечить. Вот тебе и любовь. Он вытер с лица запекшуюся кровь. Любовь. Как подумаю, что мог бы сейчас сидеть себе спокойно во Вьетнаме… А все из-за этого повернутого Буга с его гороскопом. Одни неприятности! Нет, в следующий раз, если кто предложит составить мне гороскоп, плюну в рожу. Вся эта дурь, от нее одни несчастья. Он огляделся — ничего, темень. А пахло хорошо, мимозой.
— Я правда думал, что у нас с тобой все кончено, Джесс, — сказал он, вздохнув, и тут же готов был язык себе откусить, да поздно, вылетело, не поймаешь; черт, разве такое говорят девушке, это даже невежливо. Он взглянул на нее, украдкой: но нет, ничего она, наверное, не поняла.
— Я хочу сказать…
— Я знаю, Ленни. Я тоже думала, что все кончено. Но появилась судьба. Он глянул через плечо: нет никакого «бьюика». И потом, с этими фотографиями, что она могла им сделать, судьба?
— Мы наконец-то свободны, Ленни. Свободны, вы только послушайте. Да она даже не знала, о чем говорит. То тебе любовь, и тут же — свобода. Кто когда видел их вместе? Нет, надо выбирать. Я-то давным-давно уже выбрал. Я выбрал любовь, честное слово, Джесс… Надо было соблюдать осторожность, даже в мыслях. У них сейчас такие средства, упасть и не встать! Электроника. Слышат буквально всё.
— Что произошло, Джесс?
— Я вернулась за тобой. Спасибо.
— Где мы сейчас?
— В Италии. Так. Теперь Италия. Что он забыл в Италии, интересно. Все, чего он хотел, это — Вьетнам. Оказаться бы где-нибудь в рисовых полях, чтобы косоглазые со всех сторон. Вот где можно спокойно отдышаться.
— Я не могу жить без тебя, Ленни.
— Забавно, я как раз собирался сказать тебе то же самое, Джесс. Честное слово.
— Ты меня любишь?
— Я люблю тебя, Джесс.
— Ты правда меня любишь?
— Я правда люблю тебя, Труди, я… О, черт…
— Труди? Он напряг все свое воображение с такой силой, что можно было угробить кого-нибудь.
— Я сказал — Труди?
— Ты сказал Труди. Кто это, Труди?
— Нет, правда, забавно. Труди, так звали мою мать. Ну и ну! Уф! Он вытер со лба пот. С таким напрягом можно и шею свернуть, честное слово.
— Да, мою мать. В голове все перемешалось. Анастасия. Она наклонилась и поцеловала его. Нежно так. Мило. Он почувствовал себя гораздо лучше. Он вновь обретал веру в свои силы. До олимпийца, конечно, далековато, но уже кое-что. Ложь, только она бывает истинной.
— Что мы будем делать в Италии, Джесс?
— Будем жить, Ленни. Наконец-то жить, как нормальные люди. Если бы только она вела немного помедленнее, можно было бы спрыгнуть на ходу, найти добрых людей, которые спрятали бы его у себя в подвале на несколько дней. Лето скоро кончится, он опять сможет давать уроки, и Буг, их общий отец, должен был вернуться. Жить. Да еще как нормальные люди. Все с ней ясно, с этой девицей, одна из тех нормальных, что построили Америку. Ни перед чем не останавливаются. Но ему даже прыгать не хотелось. Сердце куда-то пропало. Оно не станет биться. Ничто на свете не стоило таких усилий. Даже любовь. Оно не станет биться с любовью. На что она ему, эта любовь; только вас ведь не спрашивают, свалится тебе на шею такое сокровище, и что? Оно прет на тебя лавиной, что ты тут поделаешь? Но так даже лучше, он начинал чувствовать себя счастливым, умиротворенным, как будто в самом деле все пропало.
— Мы поженимся, Джесс? В любом случае, всегда легче отвязаться, когда ты женат на ней. У тебя тогда появляется веская причина. Никто не станет тебя упрекать.
— Спасибо, Ленни. Но нет. Думаю, лучше немного переждать. Переждать, как же. Да она уже высматривает, нет ли где поблизости какой свободной церквушки.
— Джесс, давай поженимся. И дотом все станет легче.
— Что значит легче? Голос, голос его выдал. Слишком резкий. Зачем было делать себе еще одного врага из этой девчонки. Ее одной уже более чем достаточно. А то она, чего доброго, решит, что я — циник. Я — не циник. Я только не хотел бы увидеть зрелость, как те дурни, что пускают себе пулю в лоб.
— Ну, не знаю, Джесс. Потом, когда возвращаешься, смотришь на себя и говоришь, что вот, теперь я женат, уже что-то.
При этом у него почему-то задергалось лицо. Странно, ведь он даже почувствовал легкое возбуждение при этой мысли о свадьбе. Начало тянуть со всех сторон, как будто наполняясь изнутри, как палец перчатки, которую выворачивают наизнанку.
— Посмотрим, Ленни.
— Как ты захочешь, Джесс. Можно было бы даже завести детей. Нет, он вовсе не издевался, какое там! С такими девицами, как эта, которые построили Америку и правили вами, ерундой не обойдешься, нужны сильнодействующие средства. Свадьба, для начала, три ребенка, пум-пум-пум, и всё, больше вас уже ничто не держит. Это все равно что льва проглотить. Дезертирство вам обеспечено, как пить дать. Может, еще хорошее место в придачу, какая-нибудь бензозаправка, как отбросило бы куда подальше, долго бы потом искали!
Ему хотелось вести себя с ней по-скотски, говорить ей гадости. Так у него еще никогда не было, ни с кем. Его как подменили. Ему хотелось смыться, но не хотелось оставлять ее. Он пытался замять свои дерзости. Иначе она сама могла его бросить. Настоящая стерва попалась. И строгая к тому же. Упертая. Из тех, кто идет до конца и строит Америку. Если вы думаете, что я не знаю, чего хочу, значит, вы никогда не любили женщину, которую никак не могли понять, вот и все. Она была бы прекрасной женой кому-нибудь другому. Этакая тигрица, которая ест своих малышей. То есть защищает их, я хотел сказать. Он рассмеялся. Она тоже.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — сказала она. Италия. Луна. Матриархат. Любовь. Черт возьми, убивают. Она взяла его за руку. У нее было такое нежное личико. Невероятно, из чего только плавится сталь!
— Ты немного боишься, Ленни. Я знаю. Я понимаю. Немного. С таким «немного» можно инфартук схлопотать.
— Нет, Джесс. Это другое. Я уже сам не знаю, что со мной.
— Внешняя Монголия. Ему это очень не понравилось. Его Внешняя Монголия, она ее не касалась.
— Не понимаю.
— Внешняя Монголия, это ты и я. Наш мир. Это единственная настоящая Внешняя Монголия, Ленни. Ну да, только после придется возвращаться. Он искоса взглянул на нее. Невероятно, до чего она была красивая, эта девчонка, даже через две недели. Она не старела, то есть ну, вы понимаете. Такая же красивая, как если бы он и не знал ее вовсе.
Он сдался. Эти принципы, они ему уже вот где. Невозможно постоянно жить, время от времени нужно и сдаваться. Да, он любил ее. Такое со всяким случается. Бывает, тебя и в подземном переходе задавят. Человек, он живой, он не может всегда быть лучшим. Светила замечательная луна, все цвело и пахло, Италия, словом, момент подходящий. Италия. Он давно хотел посмотреть на пирамиды. И потом, если ваша мамочка вас бросила, когда вам было восемь лет, это вовсе не значит, что она одна такая, и что все остальные, это на всю жизнь. Вот эта, например, она тоже тебя бросит, Ленни. Не беспокойся. Он стал что- то напевать. Сунул руки в карманы и нащупал что-то, чего раньше там не было. Достал. О, черт! Доллары. Целая куча.
— Боже мой, что это такое? Откуда?
— Это мои товарищи положили тебе деньги в карман, Ленни. Подъемные. Он пересчитал банкноты.
— Десять тысяч долларов, — сказал он сдавленным голосом. Он словно окаменел. Ловушка. Настоящая.
