Почему Адам не назвал источник? - думал тревожно Гей.
Адам встрепенулся:
- Копирайт. Юрий Архипов. 'Макс Фриш в поисках утраченного единства'. Москва. СССР.
- Макс Фриш?! - встрепенулся и Мээн. - Тоже стоит на полке...
- А этот писатель - макулатурный?
- По списку, по списку!..
И Гею показалось, что Мээн сказал: 'Поспи! Поспи!..' и его безудержно стало клонить ко сну, романное действие, то есть действие жизни, явно пробуксовывало, его сбой можно было объяснить разве что хаосом самого приема, ну и так далее.
- Но если говорить о проблеме идентичности, - Адам снова обвел взглядом тех, кто его окружал, - то надо бы упомянуть Федора Достоевского. Еще он отметил в своих романах эти явления.
- Увы, не он первый! - сказал Гей. - Эти явления были зафиксированы в трактатах датского философа Кьеркегора.
- Киркегор, - сказал Адам, - придал подмеченной им драме отчуждения в душе человека универсальные черты, прослеженные вплоть до Сократа...
Маски были словно в гипнозе.
- Собственно, чему тут удивляться? - Мээн слегка расслабился. - На месте Киркегора я проследил бы этот процесс вплоть до пещерного человека. Разумеется, не на нашей территории... Проработал бы этот вопрос. Если бы не текучка. Заела, проклятая! То одно, то другое... Вчера, к примеру, я был директором перерабатывающего завода на Комбинате Бээна, а сегодня, например, я уже управляющий отделением совхоза... Диалектика жизни! - Мээн хохотнул, а Гею показалось, что он хотел сказать нечто другое.
- Какого совхоза, Матвей Николаевич? При чем здесь совхоз? Вы же горняк по профессии!
- Так ведь я к примеру... - Мээн отвел взгляд, и Гей подумал, что Бээн и в цехе не стал долго держать Мээна, такие дела.
Но эта часть разговора только их двоих волновала, и маски опять зашевелились, загомонили, и Адам продолжал:
- Вообще-то Сократ Сократом, но я бы отметил, что в массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века... Расслоение личности на маски... расслоение неизбежное, если личность хотела выжить, приспособиться... Провозвестник безудержной мимикрии Анатоль Шницлер...
- Толя Шницель! Он тоже на полке!..
- Как и такие корифеи проблемы идентичности, как Гэ Эйзенрейх, Рэ Хоххут, Томас Манн, а также Франц Кафка.
- Ё-моё! Не поверите, все эти ребята стоят на полках если не у меня, то у Бээна! Читающий народ, тэ сэзэть...
- Кстати, насчет Кафки... - сказал Гей.
Адам встрепенулся:
- Кстати, насчет Кафки!.. Сбой перфоленты. Пошла не та информация...
Мээн озадаченно умолк, открыв рот, глаза его остекленели. Происходила перемотка перфоленты. Маски притихли.
Адам вяло улыбнулся и сказал со вздохом:
- В массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века. Это я уже говорил... Еще в тот период у нее было два аспекта. Во-первых, редукция индивидуума, сведение до уровня ничего не значащей и безгласной пылинки, одержимой и мучимой страхами за физическое бытие и за сохранность индивидуальной свободы. Этот аспект в рамках немецкоязычной литературы ярче всех выразил Франц Кафка.
- Это другое дело! - воскликнул Гей.
- Копирайт, - сказал Адам. - Юрий Архипов. Ну и так далее.
- Молодец, Юра! - сказал Мээн. - Даже иностранный Адам тебя процитировал! Сами допетрить не могут... Может, и Кафка не понимал, чего он выражает, какой такой аспект, - неожиданно вывел Мээн и как бы слегка испугался смелой этой мысли, нечаянно выпорхнувшей из его светлой головы, и выжидательно посмотрел на Гея.
Тот, любя Мээна, промолчал. Только болезненно поморщился и обвел взглядом гостей Алины. Тревога напрасной была, все отличались хорошим воспитанием, а может, еще и образованием, и каждый сделал вид, что слов Мээна даже в природе не было. Впрочем, вовсе не исключено, что все были поражены глубиной образования Мээна - и теперь, сосредоточившись, пытались понять, в чем же сущность этой глубины.
Мээн вдохновился.
- Или, к примеру, взять Мулярчика, - сказал он.
- Кого, кого?
- Извиняюсь... - Мээн поспешно достал из внутреннего кармана пиджака журнал 'Иностранная литература', ловко раскрыл его на нужной странице. Джозеф Хеллер то есть, не Мулярчик! Американский писатель. В этом журнале роман его напечатали. Называется 'Что-то случилось'. Но этот Хеллер, может, и сам не понял, что же случилось, а наш Мулярчик все объяснил...
- Джозефу Хеллеру?
- Всем, кто грамотный! Вот, послушайте. - Мээн стал читать: - 'Одна из наиболее унизительных и быстропрогрессирующих болезней нашего века обезличивание, утрата человеком, вначале в восприятии окружающих, а потом и в своем собственном, веры в высокое назначение и уникальность своей личности'. Мээн сделал паузу и вздохнул, выражая этим вздохом всю глубину огорчения, осуждения, ну и так далее. - Во до чего докатились...
- Кто?
Мээн кивнул на экран телевизора:
- Вот эти! Так называемые маски.
- Вполне очевидная ошибка методологии... - буркнул Гей.
- Которые от мерзостей капиталистического мироустройства! - сказал Мээн с искренним пафосом и посмотрел на Гея.
- Yes, o, yes!.. - буркнул Гей.
- Но только ли от этих мерзостей? - долдонила свое Шепелева, ветеран социологов из Дедова.
- Хватит нотаций! - крикнула какая-то маска. - Нечего нам прополаскивать мозги! Мы живем в свободной стране, что хотим, то и делаем, и никто нам не указ! Между прочим... - Это маска вдруг подступила близко к Адаму. - Думаю, где я эту физиономию видела... Ты же вчера сгорел! На площади. Перед камерой телевидения. А?! Какого черта ты здесь разыгрываешь роль докатастрофического человека, если в твоей судьбе все катастрофы уже случились?!
Маски снова оживились.
- А и правда похож...
- Это он!
- В самом деле...
Адам не на шутку испугался.
- Я не сгорел!.. - И он поискал взглядом Еву.
Увы, не было рядом Евы.
Впрочем, как и газетчика. Того самого, который был похож на сутенера.
- Я не сгорел... - повторил Адам шепотом, отступая, как если бы его должны были схватить сейчас и бросить в костер. - Но, пожалуй, напрасно... - И вдруг он сказал, будто процитировал кого-то: - ВСЯКОЕ ДЕЛО, ЕСЛИ ОНО НЕ НАПРАВЛЕНО ПРОТИВ УГРОЗЫ ВНУТРИВИДОВОЙ БОРЬБЫ В СЕМЬЯХ, БЕССМЫСЛЕННО, БЕЗОТВЕТСТВЕННО, и так далее и тому подобное.
Кто-то весело крикнул:
- Гигантская мысль! Спиши мне в альбом!
Они засмеялись.
Мээн сказал досадливо, как бы жалея сейчас Адама:
