– Что вы уставились? – воскликнула она.
– Не устаю восхищаться силой вашего воображения.
– Откуда вам известно, какое у меня воображение?
– Не стоит так огорчаться. Богатое воображение – это совсем неплохо.
– Конечно, вам легко говорить. Вам-то уж точно в детстве не приходилось выдумывать всякие небылицы, чтобы жизнь стала хоть чуточку занимательней. Вы ведь выросли в Филадельфии. Там столько всего.
– А вы были где-нибудь, кроме Эндикотта? – спросил он, помолчав.
– Разумеется, была, – она нахмурилась. – Я училась в колледже в Блумингтоне.
– О, выходит, вам многое довелось повидать? – Он даже не пытался скрыть ехидную усмешку.
– Еще я пару раз была в Цинциннати и в Индианаполисе. А еще в Париже, Версале, Глазго, Лондоне, Варшаве, Афинах и Спарте.
– Вы путешествовали по Европе? – удивился он.
Она смущенно уставилась в свою чашку.
– Ну... не совсем. Я была в Париже в Кентукки. И в Версале – тоже в Кентукки, и в Глазго и Лондоне в Кентукки, и... – Энджи виновато посмотрела на него. – Я готовила одну статью, еще когда писала для раздела путешествий. «Чудеса вокруг нас: Кентукки, наш европейский сосед».
– Выходит, вы везде побывали, – расхохотался он.
– Возможно, я повидала и меньше вас, но вовсе не так наивна, как вы, похоже, полагаете. Жизненный опыт приобретается не только в путешествиях.
– Вы совершенно правы, – как ни странно, он не стал спорить. – Нет, конечно, поездить по миру – это чудесно. Но мне даже нравится, что вы вели столь уединенную жизнь. От этого вы кажетесь более...
– Более какой?
– Более... целомудренной.
Даже в ночной темноте было заметно, что Энджи как-то смягчилась. Удивительно, подумал Итан, какое воздействие оказывает на человека ночь. Она сглаживает все противоречия, словно уравнивая тех, кто оказывается в ее власти. В темноте можно скрыть свое истинное лицо, хотя бы ненадолго.
И неожиданно Итану захотелось именно этого. Стать кем-то другим, пусть даже ненадолго.
– Что случилось? – спросил он. – Почему вы не спорите и не ругаетесь, как раньше?
– Могу спросить то же самое. Почему вы так мило вели себя у нас? Я имею в виду – эти цветы, и вообще...
– Все очень просто, – он пожал плечами. – Вы мне нравитесь, Энджел. И ваши родители тоже.
– Но вы же собираетесь разорить моего отца!
– Неужели? – Он загадочно улыбнулся.
– Да! И я могу вас разоблачить.
– Правда? – Он снова улыбнулся. – Ну и как же вы собираетесь разоблачить меня? А кстати, кто я? Вы уверены, что знаете это?
– Уверена, – она уставилась в свою чашку. – Как я уже говорила, у меня свои...
– Источники. Это я знаю. Но какие у вас доказательства? Есть что-нибудь еще, кроме ваших личных подозрений и так называемых источников? – Когда она обиженно промолчала, устремив взгляд в ночное небо, он удовлетворенно кивнул: – Так я и думал.
– Это лишь вопрос времени, – заверила она. – А вы говорите так, словно собираетесь раскрыть мне всю правду.
– Серьезно? Вот уж не думал.
– Так, значит, вы признаете, что вы вовсе не тот, кем себя называете?
– А что, это изменило бы ваши чувства?
– У меня нет к вам никаких чувств! – Она презрительно хмыкнула.
– Ну, это уж мне виднее, Энджел. Никакая женщина так не отвечает на поцелуй мужчины, если у нее нет к нему никаких чувств.
– Мне казалось, мы говорили о том, кто вы такой.
– Правда? Ну, хорошо. Итак, кто я такой?
– И кто же?
– Все про всех знать – это ведь ваша профессия, – проговорил он с улыбкой. – Вот вы и скажите мне.
