Господин Нагасава сидел неподвижно и слушал, прикрыв веки. Он сжал губы, и черты его лица налились тяжестью.
Да, он должен был помнить: не бывает победы без расплаты и то, что на первый взгляд кажется совершенным, непременно таит в себе какой-то изъян.
Нагасава не ожидал, что сорвется, но сорвался и закричал, впившись взглядом в лицо сидящего перед ним юноши:
– Что говорил тебе этот человек?! Что он тебе говорил?!
– В основном то же самое, что говорили мне вы, отец… – растерянно прошептал Кэйтаро.
– То же, что и я?!
Юноша ничего не ответил. Ему случалось видеть отца в гневе, но при этом он никогда не замечал в его глазах отчаяния.
– Ты осквернил себя встречей с врагом. Ел его пищу, пил воду и, что хуже всего, слушал его речи! И не говори мне, что он не смущал твою душу грязными сомнениями!
– Разве не вы сказали мне когда-то, отец, что, если человек честен, к нему не может пристать никакая грязь? – нерешительно промолвил Кэйтаро.
– Я все понял, – тяжело проронил Нагасава. – Когда-то меня учили, что истинный воин должен вырывать слабость из своего сердца любой ценой, ибо любая слабость, так или иначе, ведет к утрате душевной чистоты.
Кэйтаро смотрел непонимающе, растерянно, но – не смиренно.
– Скажи, смог бы ты тронуть наложницу своего господина? – вдруг спросил Нагасава, и его взор засверкал.
– Конечно нет!
– Чего, по-твоему, заслуживает такой человек?
– Смерти, – не задумываясь, ответил Кэйтаро.
– Но он не умер, – продолжил Нагасава, пронзая юношу взглядом. – А наложница родила мальчика, и… я до сих пор не знаю, мой ли ты сын!
Во взгляде Кэйтаро были боль, отчаяние, непонимание, безнадежность.
– Что смотришь?! – прорычал Нагасава.
Юноша нашел в себе силы прошептать:
– Я… я не знаю, что мне теперь делать, отец… господин!
– Собственно, мы, я и тот человек, оба ошиблись, и оба пострадали, – неожиданно спокойно промолвил Нагасава. – Каждый из нас мечтал о чем-то своем, но… Мечта говорит: «Борись за меня!» – и при этом никогда не предупреждает о правилах игры, а потому человек не знает, что ему предстоит потерять в этой борьбе. Быть может, собственную душу.
– Разве не мы сами устанавливаем эти правила, делаем выбор в соответствии с нашей совестью, честью? – спросил Кэйтаро.
– Мы думаем так. Однако многие из нас все же не представляют, до какого предела способны дойти. Как ты полагаешь, что лучше: до бесконечности испытывать судьбу или же сразу покориться ей?
– Я… не знаю.
– Я помогу тебе сделать выбор. Я понимаю, что нужно делать. Короткая жизнь чиста и прекрасна, как цветок сакуры. Завтра на рассвете ты совершишь сэп-пуку.
– Вы приговариваете меня к смерти? За что?!
– Истинный воин не спрашивает за что! – отрезал Нагасава. – Приказ господина есть веление судьбы.
– И все-таки я хочу знать! Я был… я всегда считал себя вашим сыном и потому…
Не дослушав, Нагасава сурово изрек:
– За измену.
– За измену?! Но почему?! Я не предал вас, я не выдал ни одной тайны!
Тут Нагасава увидел, что по щекам юноши текут слезы, и вспомнил Кэйко: как она вырывалась из его рук и кричала, не желая умирать. И прошипел:
– Вот что значит не самурайская кровь!
– Я не боюсь смерти! – вскричал Кэйтаро. – И не отказываюсь умереть, но я… Не подвергайте меня позору, не нужно ложных обвинений! Как я посмотрю в глаза нашим воинам! Уж лучше сказать правду, какой бы постыдной она ни казалась!
– Это дела клана.
– Не вы ли говорили о том, что все мы – одна большая семья!
– Ты к ней не принадлежишь.
С мгновение он смотрел Нагасаве в глаза, потом опустил голову и тихо сказал:
– Если я даже… не ваш сын, как воин, я предан вам. Я жил бы для вас и умер за вас…
– Тогда считай, что умрешь за меня.
