– Акира-сан передумал? Вы остаетесь?
– Я остаюсь. Масако и девочки едут.
– Он так решил? А твоя дочь тоже едет с Масако?
– Кэйко остается со мной. Так решила я.
– Ты? – Кандзаки-сан не понимал. – А что говорит твой супруг?
– Он ничего не знает.
Кандзаки свел широкие брови:
– Разве ты не должна слушаться мужа?
– Думаю, вы поймете, отец. – Мидори не меняла позы – плечи согнуты, руки сложены, голова опущена говорила очень спокойно и тихо. – Теперь я могу не слушаться мужа.
Кандзаки молчал и смотрел на дочь как на помешанную, а она продолжала:
– Мой супруг – шпион князя Нагасавы.
Хотя выражение лица Кандзаки не изменилось, все-таки он спросил:
– Давно ты об этом узнала?
– Не очень.
Кандзаки долго молчал. Наконец сказал:
– Я знаю Акиру много лет и всегда был им доволен. Он не только твой муж, но и мой приемный сын, заменивший мне Сиро.
– Сиро был совсем другим! – смело возразила она, поднимая голову.
Кандзаки внимательно смотрел на молодую женщину. Мидори, старшая из его дочерей, была самой серьезной и рассудительной. Он никогда не сомневался в том, что у нее хватает ума скрывать свои чувства, будь то недовольство мужем или пылкая любовь к нему.
Кандзаки знал: бывает, что-то долго гнездится на самом дне души, неосязаемое, темное, непонятное, а потом вдруг вырастает, поднимается, неожиданно становится слишком реальным, почти живым. Требует выхода, не дает дышать. Нечто подобное читалось сейчас во взгляде дочери, и Кандзаки чувствовал, что в душе Мидори затаилась тихая ярость.
Мужчинам проще – у них в руках всегда есть меч. Что в таком случае делают женщины, Кандзаки-сан не представлял. Однако вряд ли они поступают так, как его дочь. Больше всего в этот миг ему хотелось отправить Мидори обратно к ребенку, приказать ей немедленно собирать вещи и ехать вместе с Масако, но ее обвинения были слишком серьезны, чтобы он мог от них отмахнуться. И все же предпринял еще одну попытку:
– Возможно, Акира-сан и не похож на Сиро. Но я принял его как наследника и не жалею об этом.
Мидори быстро проговорила:
– Потому что не знаете правды. Это мой муж освободил пленника – он скрывал его в своем доме, а потом вывел за пределы крепости.
Кандзаки-сан выпрямился и на мгновение застыл как статуя, а потом резко подался вперед и прорычал:
– Откуда ты вообще знаешь об этом пленнике? Ты понимаешь, насколько серьезны твои обвинения?!
– Понимаю. Откуда знаю? Я слышала ваш разговор с Като-сан. И после следила за мужем. Я всегда помнила о том, что прежде он служил у князя Нагасавы.
Кандзаки-сан задышал прерывисто и тяжело.
– Но ведь это коснется не только твоего супруга, но и тебя, и его детей! Всех нас!
– Знаю. И если вы не хотите меня слушать, я пойду к князю Сабуро! А в свидетельницы призову Аяко!
– Аяко? Она тут при чем?!
– Все началось с того, что Аяко обмолвилась, будто видела чужой герб; как я полагаю, на доспехах того человека.
– Где она могла видеть пленника?!
– Не знаю. Возможно, она помогала моему мужу.
Сердце Мидори сжалось, она затаила дыхание, увидев выражение отцовского лица. Но в ее устремленных в одну точку глазах было холодное упрямство – так смотрит готовый совершить самоубийство воин на безупречно сверкающую сталь клинка.
– Мне было бы проще поверить, что ты сошла с ума, Мидори, – вдруг сказал Кандзаки-сан. – Ответь, зачем ты это делаешь?!
– Я член клана, и, хотя я женщина, в моих жилах течет самурайская кровь!
– Тебе известно, что, если все подтвердится, приговор будет очень суровым?
На мгновение сердце Мидори пронзило щемящее чувство, и она прижала руки к груди.
– Да, я знаю. У меня есть кинжал, и я последую за своим мужем.
