заключенных медиков и ученых разных специальностей. На вечерней проверке комендант три раза подряд выкрикнул:
— Для работы по специальности требуются врачи, химики, физики и ученые-агрономы. Повторяю еще раз. Для работы…
Строй молчал. Здесь, конечно, были и те, и другие, и третьи. Но заключенные не привыкли особенно доверять фашистам. Кто знает, приглашение это на работу или досрочная отправка в газовую камеру, К тому же работать на врагов… И люди молчали.
Комендант добавил:
— Указанным лицам обеспечивается жизнь вне лагеря и особый паек.
При упоминании о пайке Терещенко проглотил слюну. Паек… Это хлеб, мясо, сахар. Паек… Это жизнь, которая вот-вот ускользнет из его надорванного тела. Паек… Может быть, Аркадий уже согласился?
Из строя выступил один, другой, третий заключенный. Терещенко глянул испуганными глазами по сторонам и тоже шагнул вперед. Будь что будет!
Их повели в комендатуру.
Иона Петровича допрашивал вежливый, холодно-официальный чиновник. Не глядя на заключенного, он спросил: Фамилия?
— Савченко, — прошептал Ион Петрович ту самую фамилию, под которой значился в лагере.
— Специальность?
— Биолог.
— Где работал?
— В институте прикладной ботаники. — Терещенко назвал адрес института.
У офицера вздернулась бровь. Он впервые посмотрел на стоящего перед ним человека.
— Кто руководил этим институтом?
— Академик Максатов, — тихо сказал Терещенко, не успев придумать какой-нибудь лжи.
— Занятно… — процедил офицер и с необычайной учтивостью заботливо спросил: — Есть хотите?
— Да, — прошептал Терещенко.
Его тут же увели в другое служебное помещение, посадили за стол. Он придвинул к себе сразу три тарелки и стал есть, поглядывая исподлобья на окружающих, как волк. Он ел до тех пор, пока стало трудно дышать. Но и тогда он не мог равнодушно смотреть на пищу и быстро, воровато стал прятать по карманам куски хлеба. И вдруг он понял, что совершил подлость. Зачем он сказал о Максатове?
Но ему не дали много времени на размышление. Все тот же офицер подсел поближе к Терещенко и спросил тоном дружелюбного собеседника:
— Жаль, что Максатов погиб, не правда ли? Светлая личность.
Терещенко теперь подавленно молчал и смотрел на свои ноги. Офицер добавил с нотками раздражения:
Вы, кажется, видели его смерть. Не расскажете ли мне? Пожалуйста, будьте отзывчивы к моим вопросам. Сказали «а», говорите «б»… Ну? Я жду.
— Я вам солгал, ответил Терещенко, собрав остатки мужества. — Я не работал в этом институте, не знаю никакого Максатова. Я только слышал о нем. Я не биолог, я просто учитель, а назвался ученым затем, чтобы поесть. Обманул вас. Избейте меня и отправьте назад.
Офицер злобно рассмеялся:
— Хватились? Поздно, приятель. Хотите, я скажу, кто вы такой? Вы не Савченко. Ваша фамилия Ильин, Аркадий Павлович Ильин. Давненько мы ищем вас!
— Нет, нет! Что вы! — Ион Петрович испуганно встал. — Я совсем не Ильин, я не знаю никакого Ильина, вы заблуждаетесь.
— Вы упорствуете? Тем хуже для вас. Даю две минуты на размышление. Или вы сознаетесь, или я вас передам в гестапо. Не хотите по-хорошему, заговорите у них.
Он отвернул рукав и стал смотреть на часы. Секундная стрелка резво прыгала по циферблату. Терещенко молчал. Сердце у него упало, он был невменяем, он сам не знал, что делать.
— Все, — сказал офицер. — Время истекло.
Терещенко отвели в гестапо.
Однажды Ильина задержали утром у проходных ворот лагеря и, ни слова не говоря, повели в гестапо. Все знали, что это значит. Оттуда не возвращались.
В комнате его встретил офицер в черной форме. Он вежливо привстал за столом, сказал по- русски:
— Добрый день, герр Ильин. Садитесь.
Ильин не ответил на приветствие, но сел. Ноги его не держали.
— Устали? Да, устал. И хотите есть?
— Да, хочу. Но я боюсь, что вы ошиблись. Моя фамилия не Ильин.
Офицер улыбнулся и позвонил. Вошел солдат, вытянулся у двери.
— Проводите Ильина в столовую, покормите его, а потом приведите ко мне.
Впервые за много месяцев пребывания в лагере Аркадий Павлович поел по-человечески. И сразу страшно захотелось спать. Усилием воли он старался не поддаться соблазну уснуть, широко открывал глаза и выпрямлялся. Неужели кто-то выдал его? Эта мысль все время сидела у него в голове. Что с ним хотят делать?
Солдат повел его обратно, и тут, в приемной, Ильин сразу же уснул. Спал он, вероятно, немного. Когда его растолкали, он с трудом поднял тяжелую голову и только после грубого окрика пришел в себя окончательно.
— К следователю! — приказал ему уже другой солдат.
Спустя минуту он снова очутился на том же стуле в кабинете. Через стол от него сидел офицер и с благожелательной улыбкой осматривал его.
— Теперь лучше, не правда ли?
Ильин промолчал. Потом спросил, стараясь подавить поднимающееся раздражение:
— Что вам надо? Чего вы от меня хотите?
— Не спешите, герр Ильин. Мы вам хотим добра.
— Я не Ильин, прошу это запомнить.
— Ничего, ничего. Давайте лучше начнем деловой разговор. Нам весьма неприятно, что такой одаренный человек, как вы, занимаетесь несвойственным вам делом. Каменоломня скверно действует на ваше здоровье. Вы можете окончательно надорваться. Это невыгодно и для нашего райха. Вы можете принести пользу куда более значительную, чем ломка камня. Разве я не прав? — перебил он самого себя, заметив на лице Ильина язвительную усмешку.
— Я слушаю, — коротко сказал Ильин.
— Да, гораздо более серьезную пользу. И я должен вам сказать, что в Германии ценят талантливых людей. У нас научных лабораторий во много раз больше, чем лагерей. Это понятно и закономерно. Мы — передовой народ мира. Науку делают только избранные. К таким людям, к счастью, принадлежите и вы.
— Я не имею к науке никакого отношения. Я был студентом, когда началась война. Я собирался работать, создавать, а не разрушать.
— Хорошо сказано. Мы тоже не только разрушаем, но и создаем. Новую тысячелетнюю империю, новых сверхлюдей, новые продукты питания, новую арийскую культуру. И если бы не фанатическое сопротивление ваших соотечественников… Впрочем, это уже другая тема, к нашему разговору она не относится. Так вот, вы — биолог, а у нас как раз есть письмо от одного научного учреждения с просьбой подыскать им специалиста. Мы хотим направить вас. Как вы на это смотрите?
— Еще раз повторяю, я не биолог. Я студент.
Офицер нахмурился.
— Подобное упрямство присуще азиатским народам и неполноценным людям. Оно меня выводит из равновесия, Ильин. Хватит изощряться во лжи! Мы прекрасно знаем, кто вы, осведомлены о вашей партизанской деятельности, о всей вашей жизни и жизни ваших близких. Я еще неделю назад мог бы отправить вас в крематорий, если бы… Кстати, ваша невеста, фрау Мария, тоже здесь. Итак…
